– Очень хорошо, Мара. Я чрезвычайно доволен. Теперь мы можем добиться некоторого успеха… Мара, вы должны полностью расслабиться. Все ваше тело и, что гораздо важнее, ваш мозг должны расслабиться. Попытайтесь представить себя плывущей в воде, попытайтесь вообразить, что ваше тело невесомо, что оно не обременено плотью… И ваш мозг – как чистая страница… Попытайтесь изгнать из своего сознания все мысли, Мара. Будто вы смотрите на пустую грифельную доску. А теперь невидимая рука, держащая кусок мела, начинает писать на этой доске. Вот она написала цифру «сто». Вы видите эту цифру на доске? Если вы ее видите, поднимите палец.

На этот раз указательный палец поднялся тотчас же.

– А! Очень хорошо, Мара… А теперь скажите мне, Мара, какое число вы видите… Ну же, вы обещали позволить мне помочь вам. Число, Мара…

И впервые с того момента, как она потеряла сознание, на лице Мары отразились какие-то эмоции – нетерпение и раздражение.

– Назовите число, Мара, – требовал Фидлер. – Мы не можем терять время… Быстро! Так какое там число?

Томкинс чувствовал, как волосы у него на затылке стали дыбом, а в кончиках пальцев запульсировала кровь, вызывая ощущение зуда. Каким бы иррациональным это ни казалось, но он, присутствуя при демонстрации профессионального искусства Фидлера, ощущал себя очевидцем некоего чуда.

Голос Мары, нарушивший тишину, царившую в палате, казалось, доносился из потустороннего мира:

– Там… сто.

– Верно, Мара… Очень хорошо. А теперь сотрем это число, и пусть мел напишет кое-что другое. Да, следующее число будет «девяносто девять». Вы его видите, Мара? Нет, не поднимайте палец. Теперь отвечайте мне, говорите со мной. Так какое число вы видите?

– Девяносто девять, – ответила она не колеблясь.

– Прекрасно. А теперь невидимая рука продолжит писать цифры в обратном от девяноста девяти порядке. А вы, Мара, будете их называть по мере появления, пока не дойдете до нуля. Понятно?

Она принялась бесстрастно отсчитывать:

– Девяносто восемь, девяносто семь…

Пока она считала, Фидлер повернулся к Томкинсу и сказал:

– Я ухитрился перевести ее из состояния самоиндуцированного транса в иное, которое я могу контролировать. Этот переход закончится, когда она произнесет «ноль».

– Может она нас слышать? Не помешает ли это процессу?

– Нет, она будет слышать только то, что предназначается для ее ушей, только то, что я велю ей слышать. – Фидлер помолчал и плутовато улыбнулся: – Я не уверен, что мой метод нашел бы безоговорочную поддержку у мэтров психиатрии. Я всегда считал, что в любом деле, за которое ретиво берешься, следует проявлять непредвзятость, открытость и постоянную готовность импровизировать, а не ограничивать себя трудноосуществимым планом. Увидим, что получится.

И он снова повернулся к Маре. Когда та произнесла «ноль», Фидлер похлопал ее по руке.

– Прекрасно, Мара, благодарю за помощь… А теперь давайте немного углубимся в ваше прошлое, но не очень далеко… Лес, какая недавняя дата была для Мары важной? Что ей хотелось бы вспомнить?

– Четырнадцатое июля, день выдвижения Джона Кеннеди кандидатом в президенты от демократической партии.

Фидлер кивнул и снова посмотрел на Мару.

– Эта дата, четырнадцатое июля, что-нибудь значит для вас, Мара? Она вам особенно памятна?

Маска смерти, не сходившая с ее лица в течение трех дней, медленно растаяла – словно луч солнца пробился сквозь грозовые тучи. Лицо Мары преобразила ослепительная улыбка, а в голосе, когда она заговорила, зазвенел восторг.