— Вира, говоришь? — почесал гладко выбритый подбородок Рогожин. — Так ведь я мало-то не возьму.

— Сколько скажешь — столько и получишь.

Как мне думается, вира в изначальные планы Власия не входила. Он на самом деле шел возвращать давний долг старинному недругу, не более того. Да и потом волхвы, что старые, что их наследники, всегда славились одним общим на всех качеством — диким эгоцентризмом. Собственная жизнь превыше всего — таков основополагающий принцип их бытия. По меркам нашего времени подобный подход к существованию выглядит не слишком красиво, хотя, по сути, мы нынешние куда большие эгоисты, чем наши предки. Уж так мы себя любим, так жалеем при любой возможности… Но мы эгоисты тайные, потому явные признаки подобного коллективно с удовольствием осуждаем.

А волхвы ничего не таят. Потому и Власий своего ученика сдал, и от Мирослава, собственно, ожидал того же. В этом отчасти и был смысл происходящего, эдакое закрытие гештальта, мол — я тогда своего не спас, и ты не спасешь. Я даже в тот момент заподозрил, что он вообще все случившееся спланировал от и до, как раз ради этой минуты.

— Сколько скажешь, — усмехнулся потомок черных волхвов и уселся за стол напротив моего наставника. — Ишь ты.

Мирослав отвечать ничего не стал, только чаю налил нежданному визитеру да корзину с пряниками подвинул поближе. Вражда враждой, а гость, пришедший в дом и севший за стол, священен. Ни ты ему, ни он тебе по Покону вреда нанести в этот миг не может.

— А что же, вира так вира, — осушив чашку, согласился Власий. — Чего нет, коли ты сам предложил? Толку в том немного, как по мне, щегол твой орлом не станет, жидковат он по всем позициям, ну да то и не моя забота.

— Назови цену.

— Ты как первый раз на свете живешь! — хохотнул Рогожин. — Жизнь за жизнь, как еще-то?

— Наставник! — только услышав это, взвился я. — Не соглашайся, ты чего!

— Цыц! — сурово зыркнул на меня гость. — Ты свое уже отговорил, теперь за тебя другие решают. Да и оговорился я! Не то брякнул.

— Так скажи то, что следует, — предложил ему спокойно наставник.

Уверен, он тогда уже понял, к чему все идет. Или даже раньше, когда произнес слово «вира». Понял и принял, потому настолько невозмутим был.

— Судьба за судьбу, — пророкотал довольно Власий. — Как тебе такой обмен? И прямо сейчас, а не потом. Я тебе свою, ты мне свою — и твой пащенок живет себе дальше как ни в чем не бывало. Луной клянусь, пальцем его не трону, если только он сам на рожон не полезет. Но тут уж я буду в своем праве, не обессудь.

— Не полезет, — заверил его Мирослав. — Не так он и глуп, как ты думаешь.

— Не знаю, не знаю. — Рогожин облизал губы толстым языком. — Как поймет, что к чему, может, и наломает дров. А мне такое и в радость! Как там нынче говорят? «Два в одном».

— Не наломает, — наставник встал из-за стола и подошел ко мне, — верно же?

— Верно, — пробормотал я. — Мирослав, что такое «судьба за судьбу»? Скажи, мне надо понимать, о чем речь идет?

— Он теперь я, а я — он. — Наследник княжьих волхвов потрепал меня по плечу. — Это если в первом приближении. А так все куда сложнее, но сейчас мне объяснять тебе механику процесса некогда. Не стоит заставлять нашего гостя ждать. Раз уж решили, так делать следует.

— Ох ты! — хлопнул ладонями по столу Рогожин. — Вот тебе и здрасьте! Вот не гадал, что так все повернется! Ай-яй, кабы раньше знать…

— На улице жди, — велел мне Мирослав. — Здесь тебе быть не следует. Все, на выход.