|
– И после того, как ты отравил Татеба Хассани, когда ты знал, что Агустин Карденас ампутирует ему руки, сжигает ему лицо и снимает с него скальп, ты ни разу не подумал: «Неужели надо дойти до таких крайностей, чтобы принести в этот мир добро?» А если не тогда, то, может быть, когда ты увидел разрушенное здание и четырех мертвых детей под фартучками? Уж тогда‑то ты наверняка подумал, что непреднамеренно соединился с чем‑то очень темным?
– Если бы я и подумал, – тихо ответил Анхел, – тогда было бы уже поздно.
Пресс‑конференция в здании андалузского парламента началась в 18.00. Фалькон подготовил отчет о своем расследовании, который был включен в официальный пресс‑релиз комиссара Эльвиры. Фалькон и дель Рей присутствовали на пресс‑конференции, но лишь для ответов на те вопросы, по которым у Эльвиры может не оказаться конкретной информации. Их попросили отвечать как можно более кратко. Пресс‑конференция продолжалась около часа; она была скорее формальностью. Эльвира уже готовился сворачивать мероприятие, когда в задних рядах встал один из журналистов. – Последний вопрос – к старшему инспектору Фалькону, – сказал он. – Вы удовлетворены результатами? Краткая пауза. Предостерегающий взгляд Эльвиры. Женщина в переднем ряду наклонилась, чтобы лучше видеть Фалькона. – Судя по моему собственному опыту, я мог бы быть удовлетворен, – ответил Фалькон. – Таков характер всех дел об убийстве: чем больше проходит времени, тем меньше вероятность, что будут сделаны какие‑то новые открытия. Однако я бы хотел сказать жителям Севильи, что лично я не удовлетворен этими результатами. С каждой новой акцией терроризм все глубже погружается в пучину зла. Человечеству сейчас приходится жить в мире, где некоторые готовы воспользоваться уязвимостью населения перед терроризмом, чтобы получить власть. Я бы предпочел исчерпывающим образом раскрыть это преступление, то есть посадить на скамью подсудимых всех – от тех, кто его планировал, до того человека, который заложил бомбу. Пока мы добились лишь частичного успеха, но для меня борьба не заканчивается на этой пресс‑конференциии, и я хочу заверить севильцев, что я вместе со своим отделом сделаю все, что в наших силах, чтобы найти всех виновников, где бы они ни находились, даже если это будет стоить мне карьеры.
После пресс‑конференции Фалькон до половины одиннадцатого вечера пробыл в управлении, занимаясь бумажной работой: за пять дней расследования ее накопилось громадное количество. Потом он поехал домой, принял душ и переоделся; когда в одиннадцать приехал Грегорио, Фалькон уже был готов к вечернему сеансу связи с Якобом. Грегорио пребывал в состоянии нервного возбуждения. – Несколько различных источников подтвердили, что активизировались три ячейки. Одна группа вчера вечером выдвинулась из Валенсии, семейная пара сегодня рано утром выехала из Мадрида на фургоне, а еще одна группа вышла из Барселоны между серединой дня пятницы и сегодняшним утром, поодиночке и по нескольку человек. Видимо, все они направляются в Париж. – Посмотрим, что нам скажет по этому поводу Якоб, – проговорил Фалькон. Они установили связь и обменялись вводными фразами. – У меня нет времени, – написал Якоб. – Я должен лететь в Париж рейсом 23.30, а до аэропорта мне больше часа. – Причины? – Не сказано. Мне велели забронировать номер в том отеле в Марэ, где я обычно останавливаюсь. Инструкции получу по прибытии на место. Фалькон спросил о трех ячейках, которые с пятницы активизировались в Испании и выдвинулись в Париж. – Ничего об этом не слышал. Не знаю, связана ли с этим моя поездка. – Как насчет «тары»? – Пока ничего не знаю. |
