— Да, Маргарет, — отвечала я, — пройдет совсем немного времени, и его увезут от меня, где вместо матери заботиться о нем будут чужие люди и слышать он будет только их речи.

Она тоже обняла меня, и мы долго плакали вместе.

Я послала за Оуэном Тюдором. Я хотела его видеть, говорить с ним. Мне казалось… я надеялась, что в эти печальные для меня дни расставания с сыном только он сможет принести мне подлинное утешение.

Он вошел в мои покои и почтительно остановился у дверей.

Я сказала ему, стараясь оставаться спокойной:

— Как вы, наверное, знаете, мы вскоре уезжаем отсюда. У маленького короля будет собственный двор. Мне тоже нужно подумать… нужно заняться…. новым гардеробом.

Язык не повиновался мне. К чему притворяться, будто я собиралась обсуждать с ним дела, связанные с покупкой новых тканей? В моих глазах стояли слезы.

Взглянув ему в лицо, я сказала:

— Оуэн, они забирают у меня… мое дитя… моего ребенка. Он останется без матери… без Гиймот.

— Миледи, — ответил он спокойно, — я слышал, что миссис Эстли умеет хорошо обращаться с детьми… Ваш сын уже видел ее и, по словам присутствовавших, отнесся к ней с доверием.

— С доверием, — улыбнулась я сквозь слезы. — Ему нужна его собственная мать. А матери… матери нужен ее сын.

Он приблизился, опустился на колено и поцеловал мне руку.

— Будьте мужественны, — сказал он.

— Я стараюсь. Но это свыше моих сил, хотя я и готовилась к этому; но к несчастью, к великой потере человек подготовиться не может. Ему не дано…

— Но пытаться нужно.

— Мой сын станет для меня чужим. Вернее, я для него.

— О нет, такого не случится. Уверяю вас, миледи.

— Его окружат незнакомые нам люди. Они станут учить его, как поскорее забыть свою мать. Мое место займут другие. Это ужасно!

— Мне кажется, — сказал он, — ребенок не может забыть ту, что его родила.

Меня тянуло продолжать свои жалобы. Хотелось стенать, сетовать перед ним… Даже было приятно.

— Я остаюсь совсем одна, Оуэн, — причитала я. — Ребенка со мной уже не будет… Король Шотландии со своей милой супругой тоже уехали… Им никто теперь не нужен… и ничто… кроме их любви…

Он взял мою руку, снова поднес к губам и не отпускал ее некоторое время.

Я продолжала говорить — в смущении… возбужденно… бессвязно.

— О, какую неподдельную зависть они у меня вызывают! Но я безмерно рада за них, хотя мне их будет не хватать. Перед ними сияющий мир, наполненный музыкой любви… Леди Маргарет очень грустит, но не может не радоваться за дочь… А епископ Винчестерский… Какие высокие слова говорил он во время бракосочетания… Сколько в нем достоинства, благородства… И все кругом так одобряли этот брак. Если бы только…

Оуэн прервал мой монолог словами, смысл которых я не сразу уяснила — настолько не ожидала услышать их от него.

— Думаю, они могли бы стать счастливыми и без всеобщего одобрения, — сказал он.

Я в недоумении посмотрела на него. Что он хочет этим сказать?

Он ответил своим взглядом на мой, и я поняла: его слова имеют тайный смысл; он желает, но не осмеливается сказать нечто другое. И еще мне стало ясно, что пора мне первой отбросить притворство, покончить с условностями и заговорить прямо и откровенно о том, чего мы оба уже давно хотим.

— Вы в самом деле полагаете так? — спросила я.