— Это было бы неплохо. Но, увы! Я не волшебник.

Вернувшись домой, Катя сняла куртку, стянула одежду и включила воду. Ей нужно было понежиться, отмокнуть в ванной, чтобы решить для себя кое-какие вопросы.

Сегодняшняя встреча всколыхнула в ней воспоминания детства: парк, залитый солнцем, родители, идущие рядом, и она бежит впереди. Все прошло и безвозвратно рассеялось в этом мире.

Раздался телефонный звонок. Это звонил ее друг. Она слушала его, и внутри все закипало от нежности, обреченности и чувства надвигающейся катастрофы. Он просил ее приехать, и ее долг — быть рядом с ним.

Глава 2

Театральный детектив

Все материальное очень скоро исчезает в мировой сущности, каждое причинное начало очень скоро поглощается мировым разумом. И память обо всем не менее скоро находит могилу в вечности…

Москва. Начало 30-х гг.

Роман, который, как он понимал, должен стать главным романом его жизни, начинался спутанными всполохами. Ему хотелось вместить в него так много, но начинался он как водевиль.

И здесь ничего нельзя было поделать. Он никогда не писал черновиков, текст рождался сразу набело, но прежде всего он рождался внутри него — сухим чеканным ритмом, фразами, которые вторили шагам, настроению, печали, отголоскам пережитых чувств и эмоций.

Несмотря на то что он не был стариком, порой — и со временем все чаще — он ощущал внутри себя неизбывную тоску, печаль и ощущение конечности этого мира, что и есть предвестники старости.

Главный критерий человеческого существования — время — страшно нивелируется с течением жизни. Если в пору детства и юности время тянется бесконечно, и сама мысль о смерти если и приходит в голову, то только как еще одна эмоция, то с годами конечность времен переживается как трагедия.

Он сразу почувствовал, что роман будет сложным, каким он станет в конечном итоге — предсказать невозможно.

Он был летописцем времени сегодняшнего, но еще больше — прошлого и будущего, доступного не всем. Булгаков любил еще с далекой киевской поры всевозможные шарады и загадки, и вот сейчас ему нужно было зашифровать в романе главный смысл, то, что он непременно собирался донести до читателя. Он любил все свои произведения — относился к ним с трепетом и вниманием, помнил и радовался, когда их печатали, но этот роман — станет особенным.

Роман зрел еще с двадцатых годов — его проблески таились и в «Белой гвардии», и в «Роковых яйцах», и в «Ханском огне»…

Герой, Воланд, Сатана… появился первый раз еще в «Белой гвардии».

В восемнадцатом году город сотрясал мор. Разруха и горе… И появляется он — неизвестный… в черном пальто. Он открыл журнал с напечатанным романом: вот те самые строки, когда народ уже схлынул за войском, а Щур сел с размаху на тротуар, неистово смеясь. Его еще сопровождали два спутника. Один из них в бобровом воротнике, известный прототип, прощелыга и пройдоха Шкловский-Шполянский. А вот второй спутник Щура… высокий человек в черном пальто… Он попросит закурить… И Шполянский, вытащив золотой портсигар, предложит ему немецкую безмундштучную папироску.

Эти персонажи стояли перед ним как живые. Неизвестный, высокий человек в черном пальто, Шполянский с золотым портсигаром, портсигар непременно. Но пусть будет не маленьким, а большим. А немецкая папироска… — он усмехнулся.

Вечное напоминание на великого немца — Фауста!

Они быстро сворачивают за угол и исчезают…

Он прочитал еще раз этот отрывок вслух и довольно потер руки, да так все и есть.

«Роковые яйца» — о преображении, о нашествии гадов на Москву, но здесь будут гады почище многих — настоящая свита Сатаны, о которой вслух и говорить-то страшно, не то что — видеть.