— Как ваша простуда, Агата? Сегодня вы не так хрипите, как вчера.

— Мне гораздо лучше, миссис Бэннок. Спасибо за заботу.

Вот за что ее любят работники — за заботу, пока кто-нибудь не ошибется. Тогда она безжалостно увольняет. Хейзел закончила разговор с Агатой и сверила часы с циферблатом на стене. На борту «Влюбленного дельфина» то же самое время. Хейзел не нравилось, как Генри назвал их яхту, и она всегда называла ее просто «Дельфин». Из уважения к памяти мужа она не могла переименовать ее; к тому же Генри заверял, что сделать это значило бы навлечь на себя невезение. Название — единственное, что не устраивало Хейзел на судне: 125 метров самой сибаритской роскоши, двенадцать гостевых кают и просторные апартаменты владельца. Столовая и другие помещения украшены многоцветными фресками работы модных современных художников. Четыре мощных двигателя позволяют яхте пересечь Атлантический океан за шесть дней. Яхта оборудована всеми последними достижениями навигационной техники и электронных средств связи; игрушки на борту Хейзел способны изумить даже самых привередливых и избалованных гостей. Хейзел набрала номер капитанского мостика, и ей ответили еще до второго гудка.

— «Влюбленный дельфин». Мостик.

Она узнала калифорнийский акцент.

— Мистер Джетсон?

Старший помощник. Как только он понял, кто звонит, его голос исполнился почтения.

— Добрый день, миссис Бэннок.

— Можно поговорить с капитаном Франклином?

— Конечно, миссис Бэннок. Он рядом со мной. Передаю трубку.

Джек Франклин поздоровался, и Хейзел сразу спросила:

— Все в порядке, капитан?

— Да, миссис Бэннок, — заверил он.

— Где вы сейчас?

Франклин прочел координаты на мониторе данных со спутника, потом быстро перевел их в более понятную форму:

— Мы в ста сорока шести морских милях к юго-востоку от Мадагаскара, идем курсом на остров Маэ Сейшельского архипелага. Ожидаемое время прибытия на Маэ — в полдень в четверг.

— Вы сильно продвинулись, капитан Франклин, — сказала Хейзел. — Моя дочь с вами на мостике?

— Боюсь, что нет, миссис Бэннок. Мисс Бэннок рано ушла к себе и попросила подать ужин в вашу каюту. Прошу прощения, я хотел сказать, в ее каюту.

Когда миссис Бэннок не на борту, дочери позволено занимать ее апартаменты. Франклин всегда считал, что картин Гогена и Моне и люстры работы Лалика многовато для невоспитанного подростка, девчонки, считающей себя не менее важной персоной, чем ее знаменитая мать. Увы, красивая, но неприятная маленькая стервоза была единственной слабостью Хейзел Бэннок.

— Пожалуйста, соедините меня с ней, — велела Хейзел Бэннок.

— Конечно, миссис Бэннок.

Она услышала щелчок. Линия отключилась, потом вновь ожила, послышался гудок. Хейзел ждала двадцать гудков, прежде чем трубку подняли. Она узнала голос дочери.

— В чем дело? Я приказала меня не тревожить.

— Кайла, малышка!

— Ой, мамочка! Как приятно слышать твой голос. Весь день жду твоего звонка. Уже подумала, что ты меня больше не любишь.

Радость была искренней, и сердце Хейзел сжалось от материнской любви.

— Я была ужасно занята, дорогая. Здесь столько всего происходит!

Кайла выглядит безупречно: Хейзел выбрала для дочери очень подходящее имя. Ей всегда казалось, что кожа у Кайлы из прозрачного белого нефрита, под которым пульсирует и светится молодая кровь.