— Над чем смеешься, малышка? — спросила мать.

— Вспомнила, как бабушка рассказывала о диком бабуине, который забрался к ней на кухню.

— Бабушка бывает очень забавной, — согласилась мама и продолжила рассказ о предстоящей встрече на острове Десять Лиг на Сейшелах. Хейзел принадлежали все 1750 акров этого острова, и она собиралась провести Рождество в большом бунгало на берегу, с семьей, как всегда. Она пошлет в Кейптаун свой самолет за матерью и дядей Джоном. Кайла постаралась об этом не думать. Не хотелось вспоминать о предстоящем расставании с Роже. Опустив руку, она крепко ухватила Белазиуса и повела Роже обратно в постель. Мать наконец унялась:

— Мне пора, малышка. Утром очень рано вставать. Позвоню тебе завтра в это же время. Люблю тебя, моя маленькая.

— А я люблю тебя миллиард раз и еще один, мамочка.

Кайла знала, как действует на мать ее детский лепет. Закончив разговор, она бросила трубку на старинный шелковый ковер на полу у кровати. Она поцеловала Роже, глубоко засунув язык ему в рот, потом отстранилась и повелительно сказала:

— Останешься на ночь.

— Не могу. Ты знаешь, что не могу, Кайла.

— Почему? — спросила она.

— Если капитан узнает, он обмотает мне шею якорной цепью и выбросит меня за борт.

— Не говори глупостей. Он не узнает. Джорджи-Порджи ест у меня с руки. Он нас прикроет. Если я ему улыбнусь, он все для меня сделает.

Она говорила об оружейнике.

— Все за твою улыбку и несколько сотен долларов. — Роже со смехом перешел на родной французский. — Но он не капитан. — Он встал и пошел туда, где на кресле валялась его одежда. — Мы не можем так рисковать, мы и так слишком рискуем. Приду к тебе завтра в это же время. Не закрывай дверь.

— Я приказываю тебе остаться, — повысила голос Кайла. Теперь она тоже говорила по-французски, но хуже, чем он. Роже улыбнулся, приводя ее в ярость.

— Ты не можешь мне приказывать. Ты не капитан.

Он застегивал медные пуговицы своей форменной куртки стюарда.

Капитан Франклин был прав. Кайла ни во что не ставила французских импрессионистов, да и всех прочих импрессионистов тоже. Она поступила в Парижскую школу искусств только по настоянию матери. Мать была одержима картинами с кувшинками и полуголыми таитянскими девушками — картинами вроде той, что висела на переборке у ее кровати; эти картины написал француз, сифилитик, наркоман и алкоголик. Хейзел лелеяла безумную мысль, что Кайла, окончив школу, станет арт-дилером, хотя саму Кайлу интересовали только лошади. Но нет смысла спорить с мамой: она всегда добивается своего.

— Ты принадлежишь мне, — сказала Кайла Роже. — И будешь делать то, что я прикажу.

По своей «черной карте» «Амэкс» Кайла оплатила билет первого класса из Лондона до Кейптауна, а потом, подмазав Джорджи-Порджи щедрым чеком и пачкой зеленых банкнот, устроила так, чтобы Роже получил работу стюарда. И теперь Роже принадлежал ей, как ее спортивный автомобиль «Бугатти-Вейрон» и табун скаковых лошадей — подлинная любовь всей ее жизни.

— Приду завтра вечером в то же время.

К ее досаде, он снова улыбнулся и выскользнул из каюты, неслышно закрыв за собой дверь.

— Я запру чертову дверь! — крикнула Кайла ему вслед и, схватив телефон с пола, что было силы швырнула его в «Обнаженную» Гогена. Телефонная трубка отскочила от натянутого холста и проехалась по полу. Кайла бросилась на постель и заплакала от ярости и досады.