Королева. Вам оно знакомо? Я хочу сказать, вам уже случалось его видеть?

Станислав. Такие люди достаточно ловки, чтобы бесчисленные их посредники даже не догадывались, кому служат.

Королева. Мне нравится ваше хладнокровие.

Станислав. Как и ночью в вашей спальне, я боялся, что кто-нибудь услышит стук моего сердца. Я собрал все свои силы, чтобы не спрыгнуть вниз. Еле сдержался.

Королева. Он нисколько бы не удивился. Он был начеку. Этот человек полагает, что я сумасшедшая и что вы сумасшедший. Вчера в Кранце на постоялом дворе он должно быть улыбался и думал: «Королева считает, что она поэма. Убийца считает, что он поэт. И это весьма забавно». Отметьте, что ваши товарищи были недалеки от подобных взглядов. Я имею в виду наиболее честных из них. Болтают многие. Действуют единицы. В любой среде достаточно условностей. В любой. (День гаснет. Королева возвращается к огню, чьи отблески все ярче играют на ее лице.) Зачем вы жгли бумаги вчера, в Кранце?

Станислав. Боялся обыска.

Королева. Это были стихи?

Станислав. Да, сударыня.

Королева. Жаль.

Станислав. Если бы я их не сжег вчера, я бы их сжег сейчас.

Пауза.

Королева. Ну а после сожжения стихов, каков был предписанный вам план действий?

Станислав (встает). Сударыня!..

Королева. Мне казалось, что угрызения совести, церемонии, ханжество упразднены в наших отношениях.

Станислав (снова садится. Тихо). Я должен был убить королеву в Вольмаре.

Королева. Убивать надо быстро и на улице. Нужно быстро убить и дать толпе себя растерзать. Иначе драма потускнеет, а все, что тускло, ужасно выглядит. (Долгая пауза.) Газеты бы написали: «Королева пала жертвой зверского покушения». Эрцгерцогиня и граф Фён присутствовали бы при вашей казни и учредили бы траур. Прошли бы погребальные увеселения. Зазвонили бы во все колокола. Объявили бы регентство, как это предусмотрено ныне действующей конституцией. Принц-регент выпрыгнул бы, готовенький, из широкого рукава эрцгерцогини. Все, спектакль был бы кончен. Эрцгерцогиня, то есть я хочу сказать граф Фён, — правил бы государством. Такова политика.

Станислав. Мерзавцы!

Королева. Итак, вы должны были убить королеву в Вольмаре, и что же — вы выполнили полученный приказ в Кранце. Вы должны были убить королеву, Станислав. Дело сделано: вы ее убили.

Станислав. Убил, сударыня?

Королева. Допустила бы какая-нибудь королева, чтобы кто-то прыгнул к ней в окно и упал без чувств в ее спальне? Стала бы королева прятать того, кто лезет ночью в ее комнату? Допустила бы королева, чтобы ей не отвечали, когда она задает вопрос? Допустила бы королева, чтобы о ней говорили не в третьем лице, да еще оскорбляли? Если она это допускает, значит, она больше не королева. Повторяю вам, Станислав, в Кранце больше нет королевы: вы ее убили.

Станислав. Я понял вас, сударыня. Вы говорите, что между нами больше нет места для церемоний, а в то же время по-королевски церемонно возвышаете мое одиночество до вашего. Меня не обмануть.

Королева. Вы что думаете, я могла бы признать, что вам не удалось задуманное? Если бы я это признала, то давно бы приказала выставить вас за дверь.

Станислав. Я ничто. А королева остается королевой. Королевой, которую ревнует двор, потому что она им пренебрегает. Королевой, которую тысячи подданных почитают во мраке своей неизвестности. Королевой, скорбящей о своем короле.

Королева садится в кресло подле печи, лицом к зрителям. Почти ничего не видно, только отблеск очага играет на лицах. Библиотека погружается в сумерки. Станислав проходит за кресло королевы и становится у нее за спиной.

Королева. Вы убили королеву, Станислав, и это у вас получилось лучше, чем вы замышляли. Когда я была маленькой девочкой, меня мучили, готовили к трону.