Вот уже некоторое время меня волнует вопрос: чем вызван определенный упадок драмы, почему активный театр сдает свои позиции театру словесному и режиссерскому? По-моему виноват в этом кинематограф, потому что, с одной стороны, он приучил публику видеть героев в исполнении молодых актеров, а с другой — выработал у актеров привычку говорить тихо и как можно меньше двигаться. Это привело к тому, что поколебались самые основы театральной условности, исчезли «Священные чудовища», чьи ухватки, модуляции голоса, маски престарелых хищников, мощные грудные клетки, рукотворные легенды как раз и придавали искусству необходимый объем, когда актер возвышался над залом, отдаленный от публики подмостками и всепожирающими огнями рампы. Старики-Оресты и старухи-Гермионы, увы, вышли из моды, и, лишившись кариатид, рухнули с ними великие роли. Им на смену пришли, даже порой не отдавая себе в этом отчета, слова во имя слов и режиссура. Слова и режиссура приобрели такое значение, о котором ни Сара Бернар, ни де Макс, ни Режан, ни Муне-Сюлли, ни Люсьен Гитри даже и не догадывались. И это на тех самых подмостках, по которым ходили наши патриархи, где режиссура осуществлялась сама собой, а декорации никогда не заслоняли собою актера.

Поэтому я был в таком восторге от «Ричарда III» в театре «Олд Вик», где все, начиная от походки дам, кончая тем, как Лоуренс Оливье приволакивает ногу и откидывает назад волосы, — сплошные находки; где старые полотна похожи на старые полотна, костюмы — на старые костюмы, актеры — на старых добрых актеров, тогда как каждая деталь придумана для того, чтобы выявить гений комедианта, от начала до конца сохраняющего объемность роли, не упрощая при этом игры своих товарищей.

Появление комедианта-трагика — великое новшество театра наших дней. Укрупнив до предела черты комедии, но не становясь нелепым, он возвращает нам великолепные ужимки, которых нас лишил экран. Г-н Жан Маре дал тому первый пример в «Ужасных родителях», когда решил играть вопреки «вкусу», короче говоря, жить, кричать, плакать и двигаться так, как по его мнению это делали его знаменитые предшественники.

Другой пример подобных устремлений был дан в «Британнике», где он же стал незабываемым Нероном.

Без Эдвиж Фейер, достойной самых великих ролей, без Маре, доказавшего свою состоятельность, я никогда бы не решился возвести эту махину, столь изнурительную для нынешних актеров.

P.S. Хочу добавить, что великая роль не имеет ничего общего с пьесой. Одним из чудодейственных качеств Расина было умение писать пьесы и великие роли одновременно. Г-жи Сара Бернар и Режан, г-да де Макс и Муне-Сюлли прославились во множестве средних пьес, когда великие роли служили только предлогом для того, чтобы оттенить их актерский гений. Свести воедино две силы: человечную пьесу и великую роль — не в этом ли путь к спасению театра и возвращению ему действенности?

Опасная затея. Ведь очевидно, что настоящая публика избегает слишком интеллектуального театра. Но и самая высокая элита, отвыкая от мощного действия, убаюканная разговорами, может очень плохо воспринять шумное пробуждение театра, перепутав его с мелодрамой.

Ну и что с того? Так нужно.

Подчеркну, что несколько «геральдическая» психология действующих лиц в той же степени относится к собственно психологии, в какой фантастические фигуры зверей (Лев, несущий хоругвь, Единорог, смотрящийся в зеркало) похожи на реально существующих животных.