Эдит. Ничего.

Феликс. Нет, скажите. Очень любопытно было бы знать.

Эдит. Исполнять свои обязанности.

Феликс. Ах, вот оно как! Что же, я совершил ошибку?

Эдит. Вы совершаете ошибку за ошибкой, и ваша неловкость переходит всякие границы. Вы даже не понимаете, что делаете. Всякий раз вы будто заново открываете для себя придворный этикет и церемониал.

Феликс. Ее Величество охотно пренебрегает этикетом и церемониалом.

Эдит. Именно поэтому ее свекровь эрцгерцогиня обязала меня следить за повсеместным и неуклонным их соблюдением.

Феликс. Вы служите королеве волею эрцгерцогини. Я служу королеве волею короля.

Эдит. Король умер, любезный мой Феликс, а эрцгерцогиня жива. И вам не следует этого забывать. (Пауза. Кивает.) Кресла.

Феликс. Что, кресла? (Эдит пожимает плечами.) Ах! Ну конечно!.. (Отодвигает каждое из кресел чуть дальше от стола.)

Эдит. Канделябр…

Феликс. Какой канделябр?

Эдит. Должна ли я вам напоминать, что только герцог может притронуться к столу королевы, если королева ужинает в своей спальне. Вы изволили поставить один канделябр. Где другой?

Феликс (ищет повсюду взглядом). Как же я глуп!

Эдит. Вы сами это сказали… Феликс!

Феликс (устремляется к ней). О Господи! (берет у нее из рук канделябр и ставит на стол.) Эдит, вы мне показались такой прекрасной с канделябром в руке, и я совершенно забыл, что должен был давно у вас его забрать.

Эдит (с нарастающей иронией в голосе). Вам показалось, что я прекрасна с канделябром в руке?

Феликс. Вы были прекрасны. (Пауза. Отдаленный гром.) Я не люблю грозу.

Эдит. Королева будет довольна. Она обожает грозу и все время смеется надо мной, потому что я грозу ненавижу не меньше вашего. Помните, год назад, как раз накануне нашего отъезда в Обервальд, здесь тоже была гроза. Королева не отходила от окна. При каждой вспышке молнии я умоляла ее отойти в глубь комнаты. Она смеялась и кричала: «Еще одна, Эдит, еще одна!» Чего мне только стоило не дать ей убежать в сад, под ливень, где молнии с корнем вырывали деревья. Сегодня утром она сказала: «Мне повезло, Эдит. В первую же ночь в Кранце у меня будет гроза».

Феликс. Ей нравится все, что неистово, все, что жестоко.

Эдит. Зарубите себе это на носу, мой милый герцог.

Феликс. Но ваша жестокость ей не нравится, Эдит.

Эдит. Она сама мне это говорит, но если бы я была мягкой и податливой, она ни минуты бы меня подле себя не продержала.

Феликс. И это означает, что поскольку я, по вашему мнению, мягкий и податливый, она с трудом выносит мое присутствие.

Эдит. Для Ее Величества вы не более чем часть меблировки, неодушевленный предмет, дорогой мой Феликс. Очень важно, чтобы вы смирились с этой ролью.

Феликс. Я был другом короля.

Эдит. Без сомнения, это единственная причина ее снисходительного к вам отношения.

Феликс. В карете, во время путешествия, она четырежды обратилась ко мне.

Эдит. Из вежливости. Быть вежливой в путешествии для нее так же необходимо, как надеть теплые перчатки. Она говорила с вами о горах, о снеге, о лошадях. Заговаривая с кем-нибудь, она обращает к собеседнику только ту часть своего «я», в которой может найти нечто с ним общее. Не ищите здесь повода для смехотворной экзальтации.

Феликс (после паузы и раската грома). Но… да простит меня Господь, Эдит… Может быть, вы ревнуете?

Эдит (заливаясь безумным смехом). Ревную? Я? Кого, к кому? К чему? Надо же! Ревную! Я требую, чтобы вы сейчас же объяснили мне смысл этой оскорбительной догадки. Я не решаюсь — вы слышите — не решаюсь понять ее.

Феликс. Спокойно, Эдит, спокойно. Во-первых, это вы меня беспрестанно оскорбляете. Вы, а не я. Затем, если вы хотите знать правду, мне кажется, я понял, что моя нервозность при виде этого пустого места (указывает на одно из кресел) очень вас раздражает, и вы теряете над собой контроль.