У него уже возникли планы насчет расширения ее роли, чтобы можно было использовать все возможности ее исключительного голоса.

Такой голос требовал, чтобы она исполнила соло либо в начале пьесы, либо в конце.

После ленча викарий отправился с куратором осматривать дом.

Герцог провел Лавелу в гостиную.

Он считал эту комнату одной из самых роскошных.

Видя, как засияли от восторга глаза девушки и как она осмотрелась вокруг, он понял, что и для нее гостиная явилась неким откровением.

Герцог уже привык к активному проявлению чувств тех, кто прибывал в Мур-парк впервые.

Сначала они поражались размерами дома, затем — его меблировкой и, наконец, собранными в нем сокровищами.

Лишь его так называемые друзья, гордившиеся своим утонченным вкусом, предпочитали не удивляться ничему, принимая все как должное.

Дамы обычно были слишком сосредоточены на платьях своих соперниц, чтобы обращать внимание на что-либо иное.

Мужчин же интересовали только лошади.

Когда герцог показал Лавеле бесценную коллекцию табакерок, она разглядывала их в почтительном молчании.

Затем тихим голосом, как бы говоря сама с собой, она произнесла:

— Здесь как в пещере Аладдина!

Герцог был очарован ее искренностью и простодушием и показал ей еще несколько комнат по пути к музыкальному салону.

Ему нравилось, как она восхищается всем без излишней экспансивности и нарочитых восторгов.

Это сияние, появлявшееся в ее глазах, было выразительнее слов.

Когда они вновь оказались в музыкальном салоне, она растроганно произнесла:

— Спасибо вам… большое спасибо за вашу доброту. Ваш дом точно такой, каким я представляла его. Я часто подъезжала к нему по аллее, чтобы взглянуть на красивый фасад и статуи на крыше.

Герцог невольно подумал, как много лет прошло с тех пор, когда он забирался на крышу посмотреть на эти статуи.

Он уже успел так привыкнуть к ним, что почти забыл, кого они представляют.

— До самого Рождества, — сказал он, — вы не только сможете смотреть на этот дом снаружи, но и будете заходить в него. Я уверен, многое в нем покажется вам интересным.

— Я хотела бы увидеть так много! Поэтому желала бы, чтоб Рождество не приближалось так быстро! — засмеялась Лавела.

— Но поскольку оно уже совсем близко, — ответил герцог, — вам придется много поработать — ведь я хочу, чтобы мое первое представление было выдающимся.

— Я постараюсь… Я действительно постараюсь… сыграть хорошо, — пообещала Лавела.

— Я знаю это, — улыбнулся герцог.

Он сел за инструмент, и Лавела, сняв шляпку, как будто она мешала ей чувствовать себя более свободно, взяла в руки ноты.

Она спела свою партию дважды.

— Пожалуйста, давайте повторим снова, — попросила она.

Герцог мягко аккомпанировал ей на пианино.

В эту минуту дверь в салон неожиданно открылась, и вошла Фиона.

Герцог поднял руки над клавиатурой.

Фиона выглядела еще более эффектно, чем всегда.

Платье, видневшееся из-под длинной меховой накидки, было изумрудно-зеленого цвета; это был один из ее любимых цветов, он очень шел ей.

В тон платью на шляпе красовались зеленые страусовые перья, в ушах сверкали изумруды.

Она прошла через всю комнату, туда, где на невысокой платформе стояло пианино.

Герцог еще медленно поднимался из-за инструмента, чтобы поздороваться с ней, а она уже витийствовала:

— Шелдон, как мог ты уехать из Лондона, ничего не сказав мне? Я не могла поверить, что ты уехал в деревню — один!

Перед последним словом она растерянно помолчала, а произнеся его, вопросительно взглянула на Лавелу.