Федот смотрит на нее, не понимая, что происходит и зачем это Анне. Сейчас как распахнет дверь, увидит большого начальника Елизарова в коридоре и на водку с картошкой пригласит. Федот смотрит на нее. Долго. Бесконечно долго смотрит на Анну. Время потеряло счет. Смотрит.

Потом накидывает телогрейку и выходит.

Анна задувает лампу. Спрятавшись за занавеской, выглядывает из окна.

Сулим привязал уже лошадь. Идет к порогу, сейчас войдет в дом прислуги. Что ж Федот так медлит-то?! Решил пойти сразу к бритоголовому и сдать ее? Тогда можно было телогрейку и не надевать.

Сулим поднимается на крыльцо… Открывает входную дверь… Заходит… Дверь за ним закрывается…

Это конец! Федот ее сдал! А если и не сдал, то невольно сдаст сейчас Сулим. Что там сейчас в комнате няньки? Или в их с девочками комнате? Что говорит бритоголовый? Что про нее спрашивает? На Олюшку можно положиться, но промолчит ли Иринка или по-детски наивно выдаст все ее тайны? Всё последнее время Анна учит Иринку ничего никому не рассказывать, если мама не разрешит. Придумала им с Олей игру – кто дольше промолчит. Оля правила поняла. Но успела ли теперь сказать Иришке, что игра началась и нужно молчать? И даже если дочки теперь молчат, но сейчас в их комнату войдет Сулим и с порога скажет, что приехал отвезти Анну, а это конец.

Сердце стучит, как испортившийся метроном.

Раз… Два… Три…

Дверь внизу скрипит и…

Пять… Восемь… Десять…

Дверь открывается… Сулим вместе с Федотом спускаются с порога. Подходят к повозке.

Двенадцать… Четырнадцать…

Услышать бы, что там за шкафом. И еще на одну комнату дальше. Но стены в имении строили на совесть, не слышно ничего.

Двадцать восемь…

Из двери показывается бритая голова и куртка бычьей кожи. Комиссар Елизаров и зимой, и летом в одной куртке? Когда она застрелила матроса, был май, тепло. Сейчас март и почти зимний ветер. Холодно в бычьей коже.

Сорок один…

Бритоголовый комиссар делает шаг к авто. Останавливается. Поворачивается.

Сорок восемь… Сорок девять…

Подходит к мужикам у повозки. Спрашивает о чем-то.

Пятьдесят…

Федот сует руку в карман.

Пятьдесят три…. Пятьдесят четыре…

Достает две папиросы. Протягивает одну комиссару. Сам закуривает.

Пятьдесят восемь… Шестьдесят один.

Комиссар прикуривает от папироски Федота. Сейчас все расспросит. Кто из хозяек жил в этом имении весной 1919-го? Где она сейчас…

Шестьдесят восемь…

Расспросит и…

Шестьдесят девять…

Сколько секунд или минут нужно, чтобы папиросу докурить?

Восемьдесят пять…

Девяносто три…

Бритоголовый комиссар смеется. Гасит окурок о подошву ботинка, окурок на землю не бросает, ищет глазами урну у порога, делает шаг к ней.

Сто четыре…

Поднимает взгляд к окну.

Сто пять… Сто шесть…

Даже за занавеской Анна чувствует этот взгляд, отшатывается вглубь комнаты.

Сто восемь… Сто девять…

Сто двадцать девять…

Дверь в комнату со скрипом открывается.

– Что впотьмах-то сидите, барышня!

Федот нащупывает спички в кармане. Подходит к лампе. Чиркает спичкой. Зажигает лампу. Свет расползается по комнате. Анна стоит, не в силах открыть глаза и увидеть, с кем вернулся бывший истопник, ныне ответственный совслужащий.

– Что застыли? Сулим говорит, ехать пора. Куда вам в ночь ехать – кобыла дорогу не найдет!

Анна делает шаг к окну. Авто по-прежнему на месте.