В одну из ночей она всё же спрашивает:

– Почему ты… ты меня не сдал?

– Ты о чем? – не понимает Кирилл. Не притворяется – не понимает.

– Когда матрос… Антипка ему в горло вцепился.

– Твоя собака?

– У нас не было собаки. Антипка волк.

– Волк? Конечно, волк! Тогда еще подумал, как некрупной собаке хватило сил перегрызть глотку. – Кирилл смеется. – Раз волк, тогда я мог и не стрелять!

– Не стрелять?

Анна не понимает, о чем он. Антип вцепился матросу в горло. Она, придавленная тяжелым телом, случайно или нет, сама не помнит, нажала на курок.

– Но мне показалось, это собака. Я подонка и пристрелил.

– Ты?!

Кирилл пристрелил матроса! Пытавшегося ее изнасиловать матроса пристрелил он! Он – не она!

– Мразь и подонки прилипают к любой идее! Как тот, что тебя насиловать собрался. Ты что? Анна!

Комок в горле. Слова застревают.

– Я… два года думала, что это я застрелила его. И ждала, что ты меня арестуешь.

– Ты? Застрелила?

– У меня в руках был пистолет отца.

– Он с предохранителя хотя бы был снят?

Она пожимает плечами. Разве могла она в том ужасе помнить, сняла ли она пистолет с предохранителя?

Кирилл смеется.

– Ты входное отверстие на убитом видела? Что оно со спины? Чуть на́искось, в бок. Стрелял, чтоб тебя не задеть. А не с живота, которым тебя этот гад давил.

Кирилл застрелил матроса, который пытался ее насиловать! Кирилл застрелил!!! Она ненавидела Кирилла. Ценила Николая. Николай застрелил Савву. И Антипа. Кирилл ее спас.

– Ехал мимо вашего имения и понял, что хочу тебя видеть.

– Меня?

– Тебя. Девочку с детского праздника. – Кивает в сторону другой комнаты, где фотография детского бала в рамочке висит на стене. – Ты такая взрослая тогда была! Меня, мальчишку, не видела в упор.

– Ты… помнил меня?

– Еще бы! Бежал как-то в декабре мимо клиники Отта, когда ты с новорождённой дочкой выходила… Это же Оля, если я в университете курс слушал?

– Маша! Это Маша.

– Ты красивая была тогда! Снег шел, медленный, блестевший на солнце. И ты вся в свете! Верхней дорогой ехал из Ялты, указатель на имение увидел, вспомнил разговоры отца в семнадцатом, что твой муж больше курс не читает, потому что с тобой и девочками уехал в Крым в имение тёщи. Подумал, вдруг ты там, и свернул.

Молчит. Закуривает.

Анна слова сказать не может. Кирилл помнил ее. Хотел видеть. Искал.

– Ты из-под этого бугая выбралась. Вся в крови. Рубашка разорвана, грудь видна. – Облизывает пересохшие губы. – Твой волк, которого я за пса принял, так зарычал. И потом… – Сам смущен, что такое вслух произносит. – Не ушел бы тогда, за себя не мог бы поручиться. Ты такая была… Всё встало, скрыть своего желания не получилось бы.

Своего желания. Желания. Желания… Она так ужасно его боялась! А он ее помнил с детства. И хотел… Господи, как стыдно это звучало прежде: «желание», «хотел», «хочет». И как сладко звучит теперь. Хотел… Хочет… Хочет. Кирилл ее хочет!

– Потом тебя вспоминал, когда мы из Крыма второй раз ушли. Там ли ты, жива ли? Или с врангелевцеми уехала? Распоряжение о размещении ОХРИСА в твоей усадьбе подготовил, чтобы ты, если не уехала, там могла остаться.