– Все вы паскуды! Без разбору! – кричит казак, и Анна закрывает тяжелую входную дверь, не зная, как унять дрожь.

Не она донесла. Она же знает, что не она. Но жутко от такой ненависти. Жутко. Саша и Шура, так и не дочитав с Олей «Робинзона Крузо», вернувшись домой, рассказали отцу о казаках в господском доме. И вольно или невольно оставили сиротами таких же детей, как они сами.

Павел из-за двери кричит:

– Трупы утром убрать приедут! Теперь, простите, не до того.

«Трупы утром». Увозят живым одного, Анна сквозь занавеску видит всё то же материнское авто, снова служащее новой власти, только за рулем уже не Никодим. Накануне вечером к ней в дом пришли трое. «Трупы»… Двое других мертвы. Лежат в дальней зале нижнего этажа. И зарубивший Лушку, не уплывший на чужбину есаул Елистрат Моргунов там лежит. Мертвый.

Анна знает, что не нужно ей туда идти, на смерть смотреть, а отчего-то идет. Внутренне содрогаясь, что в момент, когда зарубил Елистрат Моргунов их Лушку, она зла ему пожелала.

Казак лежит мертвый. Незакрытые глаза в лунном свете блестят. Черные, иссиня-черные глаза. И иссиня-черный чуб с проседью.

А дома на хуторе Калинов выбившаяся из сил «жинка Мария», «вдовая брата Ирина», «пять ртов мал мала меньше» и «племенник» возраста ее Олюшки за «старшо́го мужика». Может, не враг он, Елистрат Моргунов с хутора Калинов, а несчастный человек, которого жизнь загнала в эту ловушку. Как Савву. Как и ее. Ее саму в любой момент могут арестовать. Снова Советская власть. В любой момент вернется тот бритоголовый комиссар, который видел, как она пьяного матроса застрелила, и уже ее девочки останутся совсем одни.

Анна подходит к лежащему на полу есаулу Моргунову Елистрату, наклоняется ниже, крестит. И закрывает мертвому казаку глаза. Страшно.

Но бояться некогда. Не зря Павел про экспроприацию на ухо шептал. Анна просыпается засветло. Готовится.

В детстве сделала себе тайник на той своей скале с обрывом, где теперь похоронены Антипка и память о Савве. В доме тайники делать бесполезно. Мать перед отъездом что-то прятала, Анна тогда не вникала, что именно. «Вторые» красные всё разворотили, стены простучали, чердаки и подвалы проверили – всё, что могли, унесли.

Ее детский тайник среди камней под выступом острой скалы у обрыва могут и не найти.

Анна складывает всё, что может поместиться в жестяную коробку от подаренной некогда Олюшке детской железной дороги.

Все два года после их первого «неотъезда» она думала о том, что в ее жизни пропало – люди, ценности, Маша, муж, мать, глупая Марфуша, Савва, Антип Второй, Николай, которого после убийства Саввы и Антипки она не может считать человеком, есаул Моргунов Елистрат, корова Лушка, дом на Большой Морской, материнские поместья, поэтические вечера, визиты, приемы, синематограф, балет, драгоценности, тонкое белье и чулки, духи, платья, авто и экипажи… И так до бесконечности.

Теперь, складывая в эту небольшую жестяную коробку то немногое, что у нее осталось, мысленно проговаривает, благодаря за всё, что у нее есть!

Оля, Иришка, нянька Никитична, Павел, который не сдает своей власти бывшую «барышню», а шепотом о предстоящей экспроприации предупреждает, где-то там в Верхнем селенье Семён со старой лошадью Маркизой, чьими трудами они с девочками еще не умерли с голоду, это имение – кусок земли, пусть уже не княгини Истоминой и не ее, Анны, законное наследство, но кусок земли и моря, который она при любых режимах любит до боли в груди и не может не любить…

И эта коробка, которую, бог даст, эта скала сохранить поможет.

Складывает всё, что может поместиться.