– Задание у меня, замочить одного сталкера, – начал Карапет каким-то странным, булькающим голосом. – Только я среди братвы маленько поспрашивал – получается, крутой этот сталкерюга – спасу нет. Не первый раз его хотят замочить и не второй, и каждый раз – облом. А мне, только я оклемался после сеанса, этот наш фюрер и говорит, тебя сейчас ни пуля, ни нож не возьмет, типа, только не бзди, все будет как надо. А я нутром чую, что смертынька моя рядом ходит-бродит, косточками поскрипывает… А не идти нельзя, хуже будет…

– Кто «этот»? Что еще за «фюрер»? Какого такого еще сеанса?

– Да Кощей, кто же еще, он со мной лично сеанс проводил, вроде гипноза, только страшнее, – хрипнул Карапет и снова присосался к бутылке. Оторвался, поднял на Берета осоловевшие глаза и как-то удивленно констатировал: – Не берет! Да и хрен с ней!

И отшвырнул пустую бутылку. Про таинственный сеанс он рассказывать явно не хотел.

– В общем, ты, Берет, меня подстрахуй на случай чего. Помоги, как человека тебя прошу! А убьют – так похорони, как положено, по-людски, только чтобы отпевали не в Москве, а где-нибудь в глубинке, там попы покамест еще настоящие, непорченные. В Любцах, например, у меня там двоюродная тетка живет, вот там пускай и похоронят… На бережку.

Берет задумался. То, что Карапет не сегодня, так завтра гробанется, было ясно. И скорее всего все-таки сегодня. Судя по всему, он уже сам себя похоронил, а смерть – ее ведь только кликни, придет, сколько раз такое случалось и на войне, и в Зоне. Но и не помочь тоже было нельзя, неправильно. Кощея, будь тот трижды фюрер, сталкер не боялся, хотя что-то в словах одуревшего от страха Карапета настораживало. Отговорить? А зачем, собственно, отговаривать? Кто он такой, сталкер Берет, чтобы ввязываться в эту историю? Хотя… уже ввязался. Берет даже сплюнул от досады. Выходило, что так или иначе придется страховать, а ежели что – выполнить работу за погибшего, а его самого – похоронить, как просил. В каких-то Любцах, на бережку… Знать бы еще, где эти Любцы…

И тут Берет понял, что знает.

– Похороню, – пообещал он. – В случае чего – похороню. В Любцах у старой церкви, на высоком берегу Клязьмы.

– Вот и ладно, – вдруг совершенно трезво сказал Карапет. Он повернул к сталкеру странно костистое, словно не свое, обтянутое желтоватой кожей лицо. – Дело пора делать, так что двинулись. Это в Пенкино, за мостом налево, ты, Берет, езжай за мной, только держись метрах в ста, дом на отшибе, я первым войду, а ты погоди немного… Я должен сам, а то не считается… Но будь готов, если меня все-таки грохнут – кончи гада. На вот, возьми мобилу, там номер Кощея забит. На букву «Ща», он там один такой. Действующий номер, а так-то у него много номеров, да не на все можно дозвониться. И не забудь, что обещал. А потом линяй, вот тебе мой совет. Свали отсюда куда подальше, где людей нет, авось там тебя и Кощей не достанет. Нет… если захочет, достанет, конечно, но не сразу. Может, ты к тому времени сам скопытишься, может, все-таки помрешь как человек. Может, успеешь.

– А если обратно в Зону? – серьезно спросил Берет.

Карапет отрицательно замотал головой.

– Нет, Зона теперь нам чужая, не примет тебя Зона.

Что-то с Карапетом было не так. Пахло от него как-то странно, вроде как от перекаленного металла, не то чтобы неприятно, но тревожно. Запах мысли такой, что ли? Но страхом больше не пахло, не было никакого страха. И то сказать, чего бояться человеку, который перестал считать себя живым?

Сталкер завел машину и поехал за джипом Карапета.