— Зачем?

— Я повинуюсь полученным приказаниям, сеньор. Я только слуга, да и для вас, — прибавил он значительно, — может быть, будет лучше, чтобы мой господин знал, куда вы уехали.

Молодой человек с минуту думал.

— Действительно, — отвечал он, наконец, — простите, Диего Лопес, за немного грубый тон, какой я принял с вами. Я виноват, у вас храброе сердце. Скажите своему господину, что я решил сделать попытку спасти донну Эмилию с дочерью, и вот почему покинул его гостеприимный кров.

Пеон печально опустил голову.

— Один? — спросил он, — берегитесь, сеньор!

— Бог поможет мне, мой друг!

— Я не имею права мешать вам, но, если бы можно было мне сделать вам одно замечание…

— Говорите, мой друг.

— Я сказал бы, что этот план безрассуден, что вы предпринимаете экспедицию, в которой погибнете, даже не увидев, может быть, тех, для которых вы пренебрегаете собой!

— Да, это правда, — отвечал задумчиво молодой человек, — то, что вы мне говорите, я сам себе говорил, но моя жизнь не важна, мне надо отомстить, свое безумное решение я доведу до конца!

— Я не имею ни силы, ни мужества осуждать вас, сеньор, могу только сожалеть о вас. Отправляйтесь с богом! Я же вернусь к своему господину, чтобы сообщить ему ваше решение. Если нам не удастся спасти вас, то, по крайней мере, мы сумеем отомстить за вас!

— Поезжайте, мой друг, поезжайте! Скажите своему господину, что я глубоко благодарен ему за все сделанное, но что судьба меня влечет и что для меня легче умереть, чем жить в таком горе. Я хочу узнать судьбу двух несчастных пленниц, и, что бы ни случилось, я узнаю ее!

— Да сохранит вас бог, сеньор! Вы знаете привычки краснокожих. Может быть, действуя осторожно, вы обманете их бдительность, хотя это почти невозможно. Но, — прибавил он пророческим тоном, — для чего спорить далее? Кто знает, не удачен ли будет ваш план по самому безумию его? Дети и любовники имеют свои привилегии.

Молодой человек покраснел и пришпорил лошадь. Животное поскакало галопом.

Пеон с минуту печально следил за всадником, качая головой.

— Прощайте, дон Мельхиор, — сказал он, — повторяю, да хранит вас бог, так как он один может вас спасти.

Молодой человек едва слышал его. Голос пеона долетел до его слуха, но смысла слов он не понимал. Он сделал ему последний знак рукой и скрылся среди высоких трав, покрывавших берега реки.

Диего Лопес оставался с минуту неподвижен.

— Бедное дитя! — произнес он. — благородное сердце, преданная душа, но что делать? Он погиб. Смерть уже близка, она простерла над ним свою руку. Надо предупредить сеньора графа! — прибавил он, подавляя вздох сочувствия.

И он галопом поехал в гасиенду дель Барио.

Дон Мельхиор, благодаря частым поездкам, вызванным манией донны Эмилии, хорошо знал местность на тридцать, даже сорок миль кругом. Несколько раз в своих многочисленных экскурсиях он случайно попадал близко к Теокали, где в настоящее время находились пленницы. Он хорошо знал точное положение этого странного памятника, единственного свидетеля древней цивилизации индейцев.

Глубоко уверенный в сумасбродности своей попытки спасти пленниц, он составил свой план с величайшей осторожностью, соглашаясь пожертвовать своей жизнью, но невольно сохраняя в глубине сердца последний луч надежды: эта божественная искра никогда совершенно не угасает в человеческом сердце и поддерживает в самых отчаянных попытках надежду на успех.