– Вы не хотите позволить мне сделать свой вывод об интересе этой информации для президента?

    – Не обижайтесь, но все же вы – не он. Вот когда в Белый дом въедете вы…

    – Надеюсь, Бог убережет меня от такой судьбы. Хорошо, а что у вас второе?

    – Переговорить еще с некоторыми людьми, которым придется сыграть определенную роль в предстоящих событиях.

    – Кто это, по-вашему?

    – Оптимально – Председатель Объединенного Комитета начальников штабов…

    – Ну, отловить его для конфиденции – задача не из простых. Он всегда занят – вы же знаете военных! Ладно, кто второй?

    – Кто-нибудь из телевизионных обозревателей первой величины. Дело надо начинать, не откладывая.

    – Предоставляете выбор мне?

    – Думаю, вы сделаете его куда обоснованней.

    – Благодарю. Что еще?

    – Мне все-таки хотелось бы иметь моих людей под рукой.

    – Вы понимаете, что они не имеют здесь права носить оружие – не говоря уже о его применении?

    – Я не собираюсь нарушать законы. И они тоже.

    – Лично я не стал бы тащить их сюда – если вы хотите сохранить должный уровень секретности. Но в конце концов…

    – Заранее благодарю.

    – В таком случае сейчас у вас есть возможность отдохнуть; не уверен, что она будет представляться часто. А я займусь вашими делами.

    – Нашими.

    – Вы правы: нашими.

    * * *

    Когда Столбовиц снова оставил гостя в одиночестве, глава оппозиции вместо рекомендованного расслабления поступил как раз наоборот: сосредоточился, обдумывая и анализируя только что состоявшийся разговор.

    Казалось, все было логично. Однако не возникало уверенности в том, что все прошло как надо.

    Он попытался сформулировать то, что его смущало.

    Ага, вот: уровень удивления. Нет, оно, конечно, было проявлено. Но, похоже, не было естественной реакцией на неожиданную, притом очень серьезную новость. Оно было… чрезмерным, именно так. Профессионал такого уровня обязательно скрыл бы это чувство, будь оно подлинным. В уровне Столбовица москвич давно уже не сомневался. Да, удивление скорее всего было сыграно. Сыграно неплохо. Однако, как говорил Станиславский: «Не верю!»

    А раз настоящего удивления не было, причина могла быть лишь одной: Столбовиц заранее был в курсе всего.