«Ну что то же ты выяснил, – спросил Арман мысленно, чтобы не мешать Нару работать, – не так ли?»

– Это тебя не обрадует, архан, – мягко ответил Нар, выводя тонкой кистью узор на щеках Армана.

«А тебя сейчас кто то просит меня радовать? Говори!»

– Рэми заперся в своих покоях, выходит только на дежурство. Замок сказал, что еда его возвращается почти нетронутой. Что архан забросил свои книги, так что я не совсем понимаю причину этого затворничества, – Арман тоже не понимал, но, несомненно, поймет. – Он больше не тренирует с Кадмом и дозорными, – а ведь так любил эти тренировки, – и ссылается на занятость, не встречается со своим учителем.

– Я понял, не продолжай! – сказал Арман, поднимаясь.

Замер на миг, когда хариб слегка поправил, сформировал теми же застежками складки на верхней тунике, взял со стола приготовленные для него белоснежные перчатки и посмотрел внимательно на Нара:

– Тебя то что грызет, мой друг?

Нар накинул на плечи Армана тонкий плащ, скрепил его у шее серебряной фибулой с крупным брильянтом и тихо прошептал:

– Прости, что я недоглядел его, мой архан.

– Рэми большой мальчик, – ответил Арман, оглядывая себя в зеркало: серебро вышивки по тонкому шелку, мягкий блеск драгоценных камней, холодность во взгляде. Арман прикрепил к поясу тонкий клинок, что служил скорее для украшения, чем для защиты, и криво улыбнулся: – Давно уже отвечает за себя сам.

Но в душе спокойствия не было. И ожидавшие за дверьми придворные это почувствовали: на их холенных лицах промелькнул плохо скрываемый страх. Как животные, они чуяли свежую кровь на руках Армана, как и клубившуюся в его душе, хоть и хорошо скрываемую ярость. И замерли, когда Арман сказал:

– Я пойду один.

– Но повелитель тебя ожидает, мой архан, – начал один из придворных, и осекся под взглядом Армана.

– Я не заставлю повелителя долго ждать.

В покоях брата, столь же белоснежных, как и у Армана, было тихо и неожиданно пусто. Стулья вдоль стен, полки с книгами, тяжелый стол из белого дуба, на которым были небрежно брошены какие то бумаги… пусто.

А ведь Арман помнил, как еще седмицу назад тут клубилось от просителей. Рэми любил помогать, временами слишком любил, и казначей их рода недовольно хмурился, пытался пожаловаться Арману на излишнее расточительство архана Эррэминуэля, на что Арман лишь раздражительно отмахивался, пополняя казну доходом с их поместий.

Поместья приносили столько, что даже Рэми было потратить не по силам, так что пусть братишка будет добрым, если ему так хочется. Тем более, что каждая его помощь возвращалась к роду сторицей, приводя под крылья клана преданных, охочих работать людей, которые намолиться не могли на своего нового архана. На Рэми. На задумчивого, спокойного, всегда и для каждого находящего нужное слово.

Арман знал его другим. Свободолюбивым и упрямым, а временами и невыносимым. Арман знал, как брат умеет вспыхивать и гореть в своих эмоциях, как сжирает сам себя в поисках вины там, где этой вины нет и быть не может. Рэми целитель. Всех и всегда хочет спасти и переживает каждую свою неудачу.

Но когда в нем поднимала голову вторая душа, целитель судеб, взгляд Рэми ужесточался, смотрел в самую душу и слова его били подобно кнуту. И помогал братишка только тем, кто на самом деле в этой помощи нуждался. И жестко прогонял, даже карал пытающихся обмануть, потому постепенно и обманывать его опасались. И жулики начали его бояться, а Зир, глава темного цеха лишь посмеивался:

– Твой брат нечто. Хорошо, что не все такие, а то бы нам работы не было…

Не все были «такие» и среди придворных. И Арман начал замечать, что часть придворных брата откровенно избегает, боится вставать на его пути, прячется в тени, когда он проходит мимо.