— Ладно, может, она мне не нравилась, но, может, помимо прочего я хотела увидеться с тобой, бестолочь.

— Я в норме, — ухмыляется он. — А тебе, наверное, просто захотелось сменить обстановку.

Глубоко вдохнув горячий аромат, я чувствую, как он помогает мне проснуться.

— Наверное.

Папа садится на край кровати у моих ног и попивает кофе, уставившись в стену. Я чувствую надвигающийся разговор: сейчас он начнет рассказывать об Эллен или же расспросит о работе и обо мне самой. Мне неспокойно — не уверена, что хочу здесь находиться, но и домой тоже не хочу.

Если честно, именно так я и ощущаю происходящее со мной: мне действительно необходима созданная мной карьера, но хотелось бы, чтобы она была попроще, не такой значительной и более управляемой. Еще я хочу Оливера, но чтобы не настолько сильно нуждаться в нем. Мне необходимо свободно дышать, без ощущения затянутой веревки вокруг грудной клетки. Но в моей жизни сейчас все раскручивается на полную катушку. И больше всего я хочу исправить, что натворила. Хотя это кажется неодолимым.

Папа переводит взгляд на мою раскрытую и наспех собранную сумку в углу.

— Знаешь, мы с тобой говорим, но не разговариваем по-настоящему, — начинает он.

Его голос еле слышен и немного резковат, — так всегда бывает, когда нас захлестывают эмоции. Никто из нас обоих не знает, как начать. Это все равно что в первый раз сажать ребенка на велосипед. Он смотрит на педали и на тебя, не зная толком, что теперь делать.

Мы с папой примерно так же говорим о чувствах.

— Мы общаемся почти каждый день, — напоминаю я ему.

— Я знаю, чем ты занята, но очень мало о том, что у тебя на душе.

Сделав глоток кофе, я испускаю стон.

— Я думала, мы будем обсуждать вас с Эллен.

Он пропускает мой ответ мимо ушей.

— Ты все это время была по уши в работе, — говорит он, повернувшись посмотреть на меня. — Я серьезно. Хочу поговорить с тобой. Ты в раздрае.

Папа в курсе всех моих удачных и не очень решений, знает всю мою жизнь, и поэтому я всегда думала, он знает о моих чувствах — просто потому, что знает меня. Но в целом он прав: это не частая тема для обсуждений. Точнее, исключительно редкая. Мы отпускаем саркастические шуточки, веселим друг друга, но разбираем эмоции. Трудно понять, хорошо это или плохо, но у меня выходит ровно то же самое с Оливером.

— Приходи на кухню, давай позавтракаем. И поговорим.

Я оглядываюсь вокруг, чтобы посмотреть, где вчера разбросала свои вещи, прежде чем рухнуть в постель.

— Вообще-то, если у тебя все хорошо, я бы поехала домой. У меня куча работы, — я закрываю глаза и сглатываю подступающую к горлу панику.

— Нет, — отвечает папа, и кажется, я с детства не слышала, чтобы он говорил со мной таким резким тоном. От чего мне тут же требуется глоток свежего воздуха и физическая дистанция.

Поставив кружку на столик, я вылезаю из кровати.

— На кухне, — говорит он. — Через десять минут.

* * *

— Ребенок, ты ужасно выглядишь.

— Ты уже говорил, — я обхожу его, чтобы сварить еще кофе. — Просто очень занята с книгой. Что случилось с Эллен?

Он слегка сутулится, когда отвечает:

— Судя по всему, начала видеться с каким-то парнем с работы.

— Насколько вольно мне трактовать термин «видеться»? — прислонившись спиной в стойке и повернувшись лицом к нему, спрашиваю я.

— Я сказал так из уважения к нежным чувствам моей дочери. А если точнее, то она трахнулась с ним в баре.