Древко торчало над столом, словно воин господина Плау обзавелся еще одной рукой и указывал на неведомую опасность. Вот вскочил другой воин, опрокинув скамью, третий успел вытащить клинок, лишь господа Верт и Плау застыли на местах. А на площадке башни металась черная тень, и блестящая сталь порхала в воздухе крыльями огромной стрекозы. Упал тот, что опрокинул скамью, отлетела голова второго, успевшего вытащить клинок, а коротышка Плау как сидел, так и остался сидеть, да только тело его уже было примотано крепкой веревкой к столбу, подпирающему остроконечную крышу. Потом фигура в черном облегающем одеянии возникла у ограждения.
— Неплохо, Чопара, весьма неплохо, — одобрительно сказал наставник Линь. Но ты могла проделать все это гораздо раньше!
Глава двенадцатая
Деяния Лаэртида
Счет дням потерял Медон — плавание казалось бесконечным, словно рок в насмешку над базилеем и спутниками его закрутил события в кольцо. Казалось, волна преудивительных и ужасающих дней пришла к некоему пределу и, отразившись, понеслась обратно. На «Харрабе» приплыли они к темной горе злосчастных гадиритов, а ныне на том же «Харрабе» рассекали неспокойное море.
Три или четыре дня носило по пенным волнам железное судно. Не было ныне праха старых владельцев с ними, нет, вычищено было холодное чрево, и светильники установлены повсюду. Не тени забытых мореходов витали над его крепкой палубой, напротив, топтали ее гадириты — вполне живые и полные замыслов.
Воины на носу и на корме вглядывались в подернутую маревом полосу горизонта. Горе неосторожному купцу или путешественнику, если выплывет он навстречу «Харрабу»! Ведено было согласно приказу мудреца Птахора топить всех, кто окажется на пути корабля. Спросил Медон, в чем причина такой строгости, на что Птахор долго ему объяснял, какие знамения благоприятны в их начинаниях и какие действия уместны при отсутствии знамений. Тонкими были речи мудреца и наполнены многими смыслами. У Медона даже слегка голова закружилась от слов Птахора, ничего он не понял и ответа так и не получил.
Но не стал о том говорить мудрецу, чтобы не расстраивать его. Сверх меры был учтив и предупредителен Птахор к базилею и его спутникам, Медона же он выделял из них для бесед о высоком. Второй мудрец, Узрис, был моложе Птахора, но не столь общителен. До разговора не снисходил, а на вопросы отвечал нехотя и коротко. Птахор же не гнушался объяснять и простые, по его разумению, вещи. Стоило заикнуться Медону о том, как его занимает тайна движения «Харраба» без гребцов и парусной оснастки, как Птахор сам провел его вниз и показал устройство, похожее на большой пифос для хранения зерна, в который нерадивая хозяйка набила нечесаной шерсти. Открыв железный ларь, один из многих, стоявших вдоль стен, Птахор извлек оттуда кусок сырого мяса, уже изрядно пованивающий, и швырнул его в средоточие запутанных нитей, выпирающих из широкого отверстия. Медон застыл в изумлении, наблюдая, как нити тонкими щупальцами сплелись, мгновенно опутав мясо серым коконом, а потом лениво, словно нехотя, расплелись. Здоровенный кус исчез, словно растаял!
— Любит свежее, но и от тухлятины не откажется, — пояснил Птахор.
Медон мало что понял из рассказа о не живых, но и не мертвых существах, мышцы которых денно и нощно без устали крутят валы двигающего колеса, лишь бы не забывали кормить почаще. Его потрясла история о мщении древнего царя Брухода, который многие века назад преследовал морских врагов Посейдонии и всех одолел, кроме одного, растерял людей своих, а когда настал час решающей схватки, отрубил себе руку и, скормив ее кораблю, из последних сил направил его на вражеское судно и протаранил злодеев!
Не был ли «Харраб» кораблем царя Брухода, спросил потрясенный Медон, но внятного ответа не получил, потому что мудрец не помнил, оставались в те времена у гадиритов еще такие судна или все исчезли, рассыпались, изъеденные временем в красную пыль. |