Так что когда ты разыскал драгоценности, то складывался такой план: ты, она и драгоценности скрываются в тихом месте. — Я отпил коньяку и продолжил рвать на куски его мечту. — Но прежде всего ей нужны были драгоценности. Они означали для неё свободу, новую жизнь и все такое прочее. Ради них она готова была закопать наваба. И тебя, однако, тоже. Когда ты не нашел их, а я нашел, она пыталась переключиться на меня. — Кен слушал, не отводя взгляда. А я шел, как танк. — Она пришла ко мне в номер в Триполи и сделала мне одно предложение. О, оно было так прекрасно обставлено, но смысл его был прост: возьми драгоценности себе — и тогда можешь взять и меня.
Лицо его сделалось похожим на побитый ветрами и дождями камень.
Потом он кивнул и как-то очень обыденно произнес:
— Да, это она могла. — Я с глупым видом уставился на Кена. А Кен добавил: — Я любил её.
Он раскрыл ладони, стакан выпал и разбился у его ног.
Я медленно опустил голову вниз, поднял, опустил, поднял, сам не зная зачем. Потом произнес:
— Она снова ушла с ним, Кен. Раз мы не обзавелись этим добром, она снова ушла к нему. В прошлый вечер ты наверняка сказал ей, куда мы собираемся — а она пережала ему. Только так они могли узнать.
Кен кивнул. Вдруг шум двигателя «Пьяджо» потряс помещение. Я прислушался к этому звуку, в первый момент не в силах поверить, потом бросился к двери.
— Остынь, — услышал я голос Кена.
Я уже взялся за щеколду, когда обернулся. Кен наставил на меня «вальтер».
— Он убьет себя, — сказал я. — И её.
— Отойди от двери.
Я отпустил щеколду и медленно сделал несколько шагов назад.
— Пусть использует свой шанс, — сказал Кен. — Ветер хороший. А я его научил.
Вот завелся и второй двигатель.
— Какой это шанс? — возразил я. — Ей лучше предстать перед судом.
Кен на меня не смотрел, но «вальтер» продолжал. Потом Кен встал и пошел к двери, прислушиваясь к рокоту двигателей.
— Я не хочу, чтобы она оказалась под судом.
В рокоте двигателей ему послышался изъян, он кивнул сам себе.
Я распахнул дверь и выскочил на солнце. На улице шум был громче, отдаваясь туда-сюда от стен. У своих дверей скучились местные жители, а два мальчишки побежали впереди нас.
Кен запихнул «вальтер» под куртку, и мы бросились бежать, стараясь не споткнуться на неровной мостовой.
Двигатели стали набирать обороты, когда вы выбежали за пределы деревни и оказались у спуска к равнине. Собирались и другие жители острова.
«Пьяджо» ещё не двигался с места. Двигатели набирали обороты, и нос «Пьяджо» прижимался к траве. Но вот тормоза отпущены, нос приподнялся, снова прижался к земле, и «Пьяджо» пошел в разбег.
Машина, казалось, шла очень медленно, кренясь и пошатываясь, преодолевая высокую траву. Но вот пошла трава помельче, скорости прибавилось, песок полетел из-под колес. Наконец «Пьяджо» вышел на чистый песок и побежал навстречу морю. Нос приподнялся, завис, машина мгновение пробежала на одном главном шасси и тяжело поднялась в воздух, задирая нос в небо.
— Нос книзу, нос книзу, — прошептал Кен.
«Пьяджо» ещё не летел, он еле оторвался от моря и держался над ним на опасной высоте и на минимальной скорости. Он хотел набрать высоту, но не мог, потому что слишком задрал нос и при таком угле нельзя было прибавить в скорости. Наваб не был настоящим пилотом и не знал, что порой приходится жертвовать высотой, как бы низко ты ни шел, чтобы получить прибавление в скорости…
И вот машину достала волна. |