— Но в чем я приму участие, так это в деле об убийстве Микиса.

— Господи помилуй, — тихо произнес Кен.

Я взглянул на него, а потом снова перевел взгляд на наваба.

— Это дело касается меня. Анастасиадис считает, что я что-то знаю и скрываю. А это значит, что я не могу приезжать в Грецию — легально, по крайней мере, — потому что меня упрячут в полицию. Может, по обвинению в сокрытии сведений или за что-нибудь другое.

Наваб слабо улыбнулся и развел руками.

— Я убежден, командир, что ваша врожденная изворотливость поможет вам и здесь выйти сухим их воды.

— Пожалуй. Но мне нужно кое-что еще. Неприятность в том, что мне кое-что об этом известно. Я знаю, как он был убит. Я видел его труп.

Наваб встал и положил авторучку в карман. Мисс Браун осталась на месте и внимательно продолжала наблюдать за мной. Наваб промолвил:

— Это могут быть очень опасные знания, командир.

— Судите сами, — сказал я. — Он был убит пятью пулями из пистолета двадцать второго калибра.

И тут он не смог сдержать себя. Он резко вскинул голову на мисс Браун. Потом медленно перевел взгляд на меня. Улыбка увяла на его лице.

— Благодарю вас, — сказал я.

Никто ничего не ответил. Вдруг мисс Браун сделала быстрое грациозное движение — и через мгновение стояла за столом, выставив перед собой этот маленький пистолет. Его дуло переходило поочередно с одного из нас троих на другого.

Кен рядом со мной затаил дыхание.

— Вы сказали мне, — обратился я к Кену, — что он любит, когда его сотрудники носят оружие. Я подумал, что этот пистолет легковат и чересчур красив для Хертера. — Я взглянул на пистолет. — Только не сорите особенно пулями, как вы это сделали в последний раз, мисс Браун, он не очень заряжен.

Мисс Браун улыбнулась мне, почти с досадой.

— Все сплошь и рядом недооценивают вас, Джек. Даже я. Ну и что вы собирались делать в этой связи?

Я с самым серьезным видом ответил ей:

— Есть одна вещь, которую я могу совершить — сдать вас Анастасиадису, и с этим пистолетом. Он произведет сверку с теми пулями, которые они вытащили из Микиса.

Улыбка у неё на лице осталась, только разве к ней примешалось ещё больше досады.

— И вы действительно сделаете это, Джек?

— Я хочу подчеркнуть: или я это сделаю, или я никогда не попаду в Афины. А мне надо иметь возможность бывать повсюду. Вот поэтому я и поступлю, как сказал. И ещё потому, что не убежден, что Микиса необходимо было убивать.

Внезапно наваб спросил:

— А зачем ей нужно было убивать его?

Я взглянул на наваба. Он как-то уменьшился в размерах, сжался, стал казаться одиноким и заброшенным.

— Вы же её послали туда, — ответил я, — не правда ли? Вы знали, что Микис занимается вашими драгоценностями, и вы захотели узнать, где они у него. Вы знали, что он бабник, это-то уж все знали. Так что если кто и мог что-то выведать у него, то только она. — Я развел руками. — Он не выдержал соблазна, накинулся на нее, и она лишь защитила свою честь.

Это, похоже, убедило его. В его взгляде появилась тень надежды.

— Да, — произнесла она серьезно и с подъемом в голосе, — так оно и случилось. Но я не собираюсь представать перед судом за это. Вы должны объяснить это сами тому греческому полицейскому, Джек.

— О, он знает, как это случилось, — спокойным тоном сказал я.

Она пристально посмотрела на меня. Потом напряжение на её лице внезапно перешло в улыбку. Она стояла, спокойно улыбаясь, почти беспечно, и точно зная, что происходит у меня в голове.