Подошла следующая волна и почти лениво зацепилась за кончик крыла, самолет внезапно завалился через крыло и ударился о воду.

Быстро улеглись брызги, и мы мельком увидели брюхо самолета и шасси в водовороте пены. Потом пену отнесло волной. «Пьяджо» скрылся в морской пучине.

Волна гулко ударилась о берег.

Что-то наподобие вздоха прокатилось по кучкам собравшихся жителей деревни. Когда я посмотрел на них, они поспешно отводили глаза, начинали суетиться и неспешно двигаться в сторону деревни. Внизу двое мужчин побежали за лодкой.

— Я смог бы, даже с одной рукой, — сказал Кен. — Я смог бы…

— Она тебя не просила, — ответил я.

Он кивнул и продолжал стоять, глядя в море и растирая левую руку.

— В конечном итоге никто не становится богатым, — произнес Кен. Я думал, что он разговаривает сам с собой, пока он не сказал: — А что, ты говоришь, ты получил за ту первую партию?

— Пять тысяч фунтов. Часть из них пойдет на ремонт «Дакоты». А часть лучше отдать жене Моррисона.

Он кивнул.

— Да, никто не становится богатым.

Я протянул руку и достал «вальтер» у него из за пояса, и он не пытался остановить меня. Подойдя к краю скалы, я забросил его подальше в море, куда поглубже. Я моргнул, когда пистолет шлепнулся в воду. Забросил я и «беретту», но она пролетела меньше. Потом я повернулся и пошел прочь. К нам скоро прицепится Анастасиадис — за неоднократный назаконный въезд в страну, так что не надо давать ему дополнительный повод — незаконное хранение оружия.

«Люгер» оставался, но он нужен по делу Хертера.

— Как ты думаешь, они поверят нашим россказням? — спросил Кен.

Я пожал плечами.

— А других у них все равно нет. Пока что, по крайней мере.

Кен взглянул на меня и криво улыбнулся.

— Знаешь что, Джек, получается? Столько людей пытались прихватить эти драгоценности с собой, а она, как бы там ни было, оказалась ближе всех к этой цели.

Он усмехнулся, потом на лице у него появилась гримаса страдания и боли. Я кивнул в ответ. Такая уж это была женщина. И не только такая.

Позже я расскажу Кену о трех 20-каратных голкондах, которые я изъял из большого ожерелья той первой партии и зашил их под значок форменной фуражки. Каждый, по моим прикидкам, тянул на 30 тысяч фунтов по ценам официального рынка. В Тель-Авив мы, конечно, их не повезем, но и получим за них не по десять процентов. Эти три камешка — кто про них знает, кто их отследит? Тем более у меня на руках бумага, что наваб сполна получил все утраченное.

В целом, по моим прикидкам, будет тысяч за сорок фунтов. Хватит. На обоих.

Те двое уже выгнали, наверное, лодку в море. Но что они там найдут? На море не остается отметин, только оно оставляет — волнами и ветрами. А внизу все будет тихо и спокойно, и скоро все там приобретет такой же старый вид, как в роще высоких кипарисов.