— Ох, диво дивное! — падая на колени, еле слышно выдохнул он. — Ты говоришь, они все настроены, а?

— Испытай их сам, государь.

Федор трясущимися руками, потянул за один из разноцветных шнурков и по притихшему тронному залу разнесся удивительно нежный и чистый звук; он мягко пульсировал, словно внутри колокольчика забилось маленькое сердечко. Большой ребенок, вслушиваясь, склонил голову набок и потянул за соседний шнурок. Звук был другим, но столь же безупречным.

— Чудо, чудо, — приговаривал Федор, забыв обо всем.

— Эту похвалу я отношу не к себе, государь, — сказал Ракоци, — а к моему повелителю, польскому королю.

— Который может по праву гордиться своим посланцем, — подхватил Годунов, чувствуя, что ситуация выходит из-под контроля. — Не правда ли, батюшка? — спросил он, пытаясь отвлечь Федора от игрушки. — Он ведь своими руками создал столь замечательную вещицу.

— Замечательную, — согласился Федор, завороженно подергивая шнурки и с несвойственной ему в обиходе сосредоточенностью прислушиваясь к чарующим звонам.

— Мне лестны эти слова, государь, — произнес громко Ракоци, подключаясь к усилиям Годунова. — Лишь повели — и я сделаю все, что прикажешь.

— Великолепно! — отозвался поглощенный своим занятием музыкант. — Мне это по сердцу. Скажи ему, Борис Федорович. — Он прозвонил к заутрене, сияя от счастья. — Как станут завидовать мне звонари, ведь я уже не полезу в ненастье на колокольню! Пусть звонят, а я буду вторить им у себя. Вот что! — вскричал он, осененный прекрасной идеей. — Изготовь для меня и другие колокола. Побольше, даже очень большие.

Ракоци в демонстративном отчаянии воздел кверху руки.

— Увы, государь. Я не располагаю таким количеством бронзы. Инородцам в Москве не разрешается ее запасать, — пояснил он и прибавил, опасаясь, что для него тут же сделают исключение: — Москва издревле славится колокольными мастерами, что много искуснее меня. Они выплавляют колокола с глубокими и мощными голосами.

— Но ведь твои колокольчики звучат правильнее, — подозрительно щурясь, возразил молодой царь.

— Потому что они очень маленькие, — пояснил Ракоци, кланяясь. — Гораздо проще изготовить что-либо совершенное размером с чашку, чем с лошадь. В малых долях металла гораздо меньше изъянов, и потому выплавка идет легче. — Он не стал объяснять, что набирал свою звонницу из доброй сотни отливок и все остальные забраковал.

— Венгр прав, Федор Иванович, — подтвердил, внушительно кашлянув, Годунов. — Никто в мире не может сравниться с нашими колокольными мастерами.

— Это так, государь, — подхватил Ракоци.

— Никто во всем мире, — с гордостью повторил Федор.

— Поэтому нам следует поблагодарить Ракоци за доброе отношение к нам. Он инородец, но понимает, что Москва — это сердце России. — Борис перекрестился. — И славу ее умножает торжественный звон.

Царь Федор радостно заулыбался.

— Да! Да! Борис Федорович, вознагради этого человека. Дай ему все, что он пожелает, и поскорее отпусти. — Он досадливо дернул плечом. — Я хочу, чтобы мне не мешали. Вели боярам оставить меня в покое. Пусть придут позже, после богослужения.

— После богослужения? — повторил Борис, возненавидев на миг простодушного дуралея, которому присягал. — Батюшка, ты уж сам объяви свою волю. Двор подчиняется тебе, а не мне.

— Хорошо, я повелеваю всем удалиться, — сказал Федор, неуклюже вставая с подарком в руках.