|
Пусть это только иллюзия, сладкий сон в предрассветный час – он всеми силами старался продлить прекрасное мгновение. Но работа не ждала, и Фригейт встряхнулся, как мокрый пес после купания. Он проверил по альтиметру высоту – почти шесть тысяч футов. Спидометр показывал возрастание скорости подъема по мере того, как оболочка нагревалась лучами солнца. Убедившись, что камеры с водородом и кислородом полны, он отключил батарею, подававшую энергию для расщепления воды. Основные операции кончились, оставалось лишь следить за показаниями альтиметра и спидометра. Долина Реки сужалась; горы, покрытые серо зелеными пятнами лишайника, понижались. Легкая дымка тумана, извиваясь змеей, заполняла низину с быстротой мыши, учуявшей близость кошки. Их продолжало относить к югу. «Отступаем», – пробормотал Мартин, словно хотел этим замечанием разрядить не отпускавшее его напряжение. По некоторым признакам ветер должен был скоро смениться на северо западный. – Ну что ж, закурим по последней, – предложил Фригейт. Все, кроме Нура, задымили. Вообще курение на «Жюле Верне» запрещалось, но на небольших высотах и при выключенной горелке, иногда можно было отвести душу. Воздушный шар парил над долиной, экипаж с интересом разглядывал скользившую под ними местность. Еще недавно они проплывали эти места на «Раззл Даззл», но сейчас все представало по иному. Горизонт стремительно отодвинулся вдаль, ушел из поля зрения. Подобную панораму Фригейт и Райдер уже наблюдали на Земле, но для остальных зрелище было новым и волнующим. Погас быстро произнес что то на свази. Нур пробормотал: «Будто Бог расстелил скатерть перед нами». Закрыв все дверцы гондолы, Фригейт повернул вентиль подачи кислорода и включил маленький вентилятор, гнавший воздух в абсорбент поглотитель двуокиси углерода. На высоте десяти миль «Жюль Верн» вошел в тропопаузу – переходную зону между тропосферой и стратосферой. Температура за стенами гондолы упала до минус сорока градусов по Цельсию. Поднялся встречный ветер, и аэростат слегка покрутило – воздухоплавателям казалось, что они попали в коляску гигантской карусели. Наступило время дежурства Нура. Его сменил Погас, за ним последовала вахта Райдера. Когда пришла очередь Фарингтона, он сразу взял себя в руки; его нервозность прошла, сменившись, как всегда в трудные минуты, полным самообладанием. Сейчас на него можно было положиться, словно на каменную стену. Фригейт вспомнил рассказ Мартина о диком ликовании, охватившем его, семнадцатилетнего юнца, впервые допущенного к штурвалу шхуны. Капитан ушел вниз, в каюту, и Фарингтон остался один одинешенек на палубе. Ему доверили жизнь людей и безопасность судна! Никогда в жизни, полной опаснейших приключений, не пережил он вновь такой острой радости риска. Однако, как только Фригейт сменил его на вахте, Мартин вновь сник, погас, перестал улыбаться. Казалось, покончив с делом, он не мог найти себе места. Солнце продолжало ползти вверх по небосводу, его прямые лучи все больше нагревали шар. В отличие от стандартных конструкций, его входная горловина была плотно закупорена, и при нагреве возникала опасность чрезмерного давления и разрыва оболочки. Последствия были очевидны: стремительный спуск с последующим анатомическим вскрытием. Но главный проектировщик предусмотрел необходимые меры. Он проверил по альтиметру высоту и потянул канат, соединенный с деревянной задвижкой горловины. Клапан открылся, выпустив излишки газа; аэростат стал снижаться. Вскоре шар опять поднимется, и придется выпускать газ снова. Эта операция требовала большой точности, чтобы избежать слишком резкого спуска. На верхушке шара был установлен еще один предохранительный клапан, открывавшийся автоматически в аварийных ситуациях – например, при возгорании водорода, – но на больших высотах он мог примерзнуть к оболочке. Пилоту приходилось непрерывно наблюдать за сменой слоев воздуха. |
