Она жила в большом доме, примерно милях в пятнадцати от Винтеркомба. Приемы ее отличались необыкновенной роскошью: из Лондона приезжали фокусники, а в прошлом году подавали торт из мороженого. Ее отец каждый год покупал по новому «Роллс-Ройсу» и курил сигары, а ее мать даже днем носила драгоценности. Шарлотта как-то была к чаю в Винтеркомбе и сочла дом обветшавшим. Слышать это было унизительно. Мне даже не очень захотелось надевать к Шарлотте это удивительное платье.
В этом году Шарлотта болела свинкой, и ее праздник был отменен. Нефритовое бархатное платье продолжало висеть в шкафу, становясь все меньше и меньше с каждой неделей. Я пыталась вообще не есть, но все равно, ела ли я или нет, похоже, я становилась все выше и выше. Когда приближалось Рождество, мы с Дженной, продолжая питать надежды, выпустили его еще немного. Удастся ли мне надеть его на Рождество? В эти дни должна была приехать тетя Мод. В самом преддверии Рождества я попыталась снова натянуть его, но ни крючки, ни петельки застегнуть было невозможно, и я вышла к рождественскому столу в своем скромном платьице.
Мне оставалось надеяться, что тетя Мод к этому времени уже забыла о подарке. Так и случилось. В День Благодарения я подъехала к ней с другой стороны.
– Тетя Мод, можете ли вы свести веснушки? – спросила я, втайне надеясь, что если кто и способен помочь мне в таком деликатном деле, то только она.
Тетя Мод вскинула лорнет и внимательно обозрела меня.
– Конечно, – объявила она. – Составом от «Фуллерза». Он отбеливает кожу. Я им пользуюсь много лет. Непревзойденное действие!
Мы попробовали. Тетя Мод отвела меня в ванную и намазала лицо сероватой пастой. Она растерла ее по носу и скулам, после чего усадила в кресло и, пока паста сохла, стала читать мне один из своих романов. Он назывался «Перепутья сердца». Действие происходило на океанском лайнере. В любом из романов тети Мод было то, что она называла «вкусными кусочками», и она стала читать мне один из них, в нем речь шла о нежной сцене на палубе при лунном свете, которая завершалась очень интересным описанием объятий. Если бы этот текст услышала моя матушка, она, я думаю, остолбенела бы, но сцена привела тетю Мод в такое волнение, что она стала рассказывать мне одну из своих собственных историй – о Винтеркомбе, о приемах, которые устраивали здесь в старые времена, когда еще была жива моя американская бабушка Гвен.
– Помню, как-то, – сказала она, – был прием в честь кометы. Вроде кометы Галлея. После ужина мы должны были все выйти наружу и смотреть на комету…
Я продолжала сидеть тихо и неподвижно. Мне нравилось слушать эти истории, но у меня стало зудеть в носу. Я пыталась понять, очень ли невежливо, если я прерву ее и сообщу о своем неудобстве?
– На мне были мои изумруды. Или сапфиры? Да, да, сапфиры, потому что, помню, платье было синего цвета, и Монти… Ох! – издала она вопль. – «Фуллерз»! Викки! Скорее!
Она оттащила меня в ванную, где лицо мое было оттерто специальным французским мылом тети Мод.
– Теперь я могу посмотреть на себя, тетя Мод?
Тетя Мод с сомнением оценила состояние моей физиономии; с некоторой неохотой она протянула мне зеркало. Я поднесла его поближе к носу и стала исследовать. Он заметно покраснел, вообще все лицо приобрело багровый оттенок, сквозь который мне продолжали подмигивать веснушки. Казалось, их высыпало еще больше.
– Не думаю, чтобы ваш совет сработал, тетя Мод, – начала было я, но она отобрала у меня зеркало.
– Конечно, за один прием он и не может подействовать! Чего захотела! Красота требует жертв, – добавила она по-французски. – Ты должна потерпеть, Викки. И если ты каждую неделю будешь…
Я взяла упаковку состава «Фуллерз» и в течение четырех недель мазалась им раз в неделю. |