— Беги к радисту, пусть шлет радиограмму. Пуск через двадцать минут.

— Куда теперь, Леклерк? — спросил я.— В блокгауз?

Он холодно смерил меря взглядом:

— Чтобы вы там прятались, пока ракета взорвется в воздухе из-за каких-нибудь заготовленных вами пакостей?

— О чем вы говорите?

— О вас, Бентолл. Я не питаю иллюзий по вашему поводу. Вы чрезвычайно опасный человек.— Конечно, я представлял опасность, по только для своих друзей и для себя самого.— Вы запросто могли испортить механизм зажигания только вам одному известным способом. Неужели вы настолько наивны, чтобы решить, будто я упущу из виду такую возможность? Вы, ученые и моряки, останетесь здесь, под открытым небом, во время запуска ракеты. Все уже собраны. А мы отправимся в блокгауз.

Я выругался, грязно и смачно. Он улыбнулся.

— Значит, вы не учли возможности того, что я подстрахуюсь?

— Оставить людей вне укрытия, проклятый убийца. Вы не смеете делать этого, Леклерк!

— Не смею? — мутные белесые зрачки уставились на меня. Он медленно процедил:

— Вы все-таки что-то подстроили, Бентолл?

— Ни черта не подстраивал,— сорвался я на крик.— Дело в том, что это твердое топливо само по себе неустойчиво. Прочтите записки доктора Фейрфилда, и сами можете убедиться. Никто не знает наверняка, что может случиться. Топливо никогда еще не испытывали в таких количествах. Будьте вы прокляты, Леклерк. Если эта штуковина рванет, ни у кого в радиусе полумили не останется и малейшего шанса на жизнь.

— Совершенно верно,— улыбнулся он. Он улыбался, но мне постепенно стало ясно, что ему не до улыбок. Руки его были спрятаны в карманах, но я видел, что они сжаты в кулаки. Уголок рта нервно подергивался, и он истекал потом, хотя жары не было. Для Леклерка наступал переломный момент, тот момент, когда можно либо выиграть все, либо всего лишиться. Он не мог знать, насколько я беспощаден и тверд, хотя подозревал, что готов пойти на самые крайние меры и ни перед чем не остановлюсь, что могу даже принести в жертву невинных людей, лишь бы остановить его. Ведь я сам предлагал ему перестрелять всех до одного моряков на базе. Возможно, он считал, что собственной жизнью я не стану жертвовать с той же легкостью, но этому нельзя придавать слишком большое значение. Он знал, что я не питаю иллюзий относительно своей неминуемой участи. Все его грандиозные планы, надежды и страхи зависели от следующих моментов: взлетит ли «Темный крестоносец» или разлетится на мелкие кусочки вместе со всеми его расчетами и мечтами заодно? Знать это он не мог никак. Ему приходилось играть вслепую, другого выхода просто не было. Но если он поставит не на ту карту, по крайней мере, мне не придется насладиться выигрышем.

Мы зашли за угол ангара. В сотне ярдов от нас, сидя двумя рядами на земле, расположились военные моряки и научные сотрудники базы. Кроме женщин. Женщин я не видел. Два китайца с автоматами наизготовку стояли в сторонке.

Я спросил:

— А каково будет охране, когда ракета взлетит?

— Их здесь не будет. Они уйдут в блокгауз.

— Вы что, всерьез верите, будто мы, как пай-мальчики, будем сидеть сложа ручки после ухода охранников?

— Будете сидеть как миленькие,— безразличным тоном сказал он.— Со мной в блокгаузе семь женщин. Если хоть один из вас пошевелится, они свое получат. Можете быть уверены.

Последние слова мог бы и не говорить. В чем другом, а в этом можно было быть уверенными наверняка. Я спросил:

— Семь женщин? А где же мисс Хоупман?

— На оружейном складе.

Я не стал спрашивать, почему ее не взяли с собой. Невеселый ответ был мне известен заранее: либо она до сих пор без сознания, либо ее просто нельзя трогать.