Выглядел я мерзко. Один беглый взгляд на меня заставил бы любого агента по страхованию жизни разорвать бланк договора в клочья. Изможденные черты лица, красные глаза с темными кругами под ними — все это был мой личный вклад, а вот неестественная мертвенная бледность остальных частей лица — целиком заслуга Мари.

— Чудесно,— согласился я.— А что произойдет, если профессор унюхает запах этой пудры?

Она достала из сумочки флакончик духов с распылителем.— После того, как вылью на себя пару унций «Таинственной ночи», он и за двадцать ярдов ничего другого унюхать не сможет.

Я сморщил нос и сказал:

— Понял идею.— «Таинственная ночь» действительно била наповал, во всяком случае, в тех количествах, которыми пользовалась Мари.— А что случится, если я вспотею? Не стечет ли с меня крем вместе с пудрой?

— Имеется гарантия, — улыбнулась она. Если такое случится, подадим в суд на производителей.

— Конечно,— я тяжело вздохнул.- Эго будет интересно. Представляешь: «Души почивших Дж. Бентолла и М. Хоупман возбуждают дело против...»

— Прекрати,— резко оборвала она.— Прекрати сейчас же!

Я прекратил. В некоторых вопросах эта девушка была очень щепетильной. Или, возможно, я вел себя неловко и бездумно.

— Тебе не кажется, что полчаса уже прошло? — спросил я.

Она кивнула:

— Да. Нам пора идти.

Когда я сполз со ступенек и сделал несколько шагов под палящим солнцем, мне показалось, что Мари зря тратила силы на крем и пудру. Я чувствовал себя хуже некуда. В то время, как одна нога стояла на земле, а вторая беспомощно повисала в воздухе, мне приходилось особенно налегать на костыли. С каждым стуком левого костыля о твердую выжженную землю дикий импульс боли пронизывал руку от кончиков пальцев к плечу, а оттуда, перебравшись по спине к затылку, вонзался в макушку. Я не мог понять, как от травмированной руки может болеть голова, но она болела, и все тут. Медикам есть над чем подумать.

Старина Уизерспун то ли наблюдал за нами, то ли издали услышал стук костылей, потому что распахнул дверь и сбежал вниз по ступенькам, чтобы встретить. Широкая гостеприимная улыбка уступила место сострадающей гримасе, как только он увидел мое лицо.

— Боже мой! Боже мой!—-он поспешил ко мне и взял под руку.— Вы выглядите... Я хочу сказать, что вас это ужасно потрясло. Боже, мальчик мой, у вас пот по лицу струится!

Он не преувеличивал. Пот тек рекой. А началось это в тот самый момент, как он подхватил меня под руку. Под левую. Чуть выше локтя. Он выкручивал ее из плечевого сустава. Думал, что мне так будет легче.

— Все будет хорошо,— болезненно улыбнулся я ему.— Стукнулся больной ногой, спускаясь по ступенькам. До этого боли никакой не было.

— Не стоило вам выходить,— пожурил меня он.— Глупо, ужасно глупо. Мы могли бы прислать вам ленч. Ну, раз уж вы все равно здесь... Боже мой, Боже. Это я во всем виноват.

— Вы ни при чем,— успокоил я его. Он перехватил меня чуть повыше, чтобы помочь взобраться на ступеньки, и я с легким удивлением обнаружил, что дом закачался из стороны в сторону.— Вы не могли знать, что пол так ненадежен.

— Но я знал это, знал. Вот что меня больше всего гложет. Непростительно, непростительно.— Он усадил меня в кресло в гостиной и начал хлопотать и суетиться вокруг меня, словно старая курица.— Боже, у вас действительно больной вид. Бренди, а? Как насчет бренди?

— Ничего лучше нельзя придумать,— честно признался я.