Я умылся, побрился и попытался привести себя в более или менее пристойный вид к их приходу. Похоже, что треваль сегодня не клевала, но никто из них особенно не расстроился по этому поводу. Профессор вечером за столом был в прекрасной форме: заботливый мудрый хозяин с уймой интересных историй в загашнике. Он просто из кожи вон лез, стараясь нас развлечь, и не надо было обладать выдающимися способностями к дедукции, чтобы понять: все эти усилия предпринимались не ради меня или Хьюелла, который сидел на противоположном конце стола, молча углубившись в свои мысли. Мари смеялась и болтала почти столько же, сколько профессор. Она, видимо, заразилась его очаровательным красноречием. Но я избежал инфекции. Перед послеобеденным сном я добрый час напряженно думал, и эти размышления привели к логическому заключению, которое меня здорово напугало. Меня напугать нелегко, но я знаю, когда надо бояться. По-моему, самое подходящее время для этого, когда узнаешь, что приговорен к смерти. По этому поводу у меня не осталось никаких сомнений.

После ужина я, подтянувшись, поднялся на ноги, взял костыли, поблагодарил профессора за угощение и сказал, что мы не можем больше злоупотреблять его добротой и гостеприимством. Мы знаем, сказал я, что он человек занятой. Он запротестовал, но не слишком настойчиво, и спросил, не хотим ли мы, чтобы в наш домик принесли какие-нибудь книги. Я ответил, что мы были бы благодарны, но сначала мне хочется пройтись до пляжа, на что он поцокал языком и выразил сомнение, не слишком ли эго большая нагрузка для меня. Но когда я сказал, что он может сам посмотреть в окно и убедиться, насколько щадящей будет эта прогулка, он не без колебаний согласился, что, может быть, это и неплохо. Затем мы распрощались.

На крутом склоне, спускающемся к пляжу, мне пришлось здорово попотеть, но потом все пошло как по маслу. Песок был сухим и плотным, поэтому костыли практически не проваливались в него. Мы спустились по пляжу к лагуне, стараясь держаться в поле зрения окон профессора. Там мы присели. Луна вела себя, как предыдущей ночью: то выйдет, то скроется за набежавшим облаком. Я слышал отдаленный шелест прибоя на рифах лагуны и тихий шепот ночного ветерка в вершинах пальм. Не ощущалось никаких экзотических тропических запахов, мне казалось, что удушливая серая фосфатная пыль убила жизнь повсюду, кроме деревьев и других более стойких растений. Единственный запах, который я чувствовал, это запах моря.

Мари нежно притронулась пальцами к моей руке.

— Как ощущение?

— Получше. Понравилась дневная прогулка?

— Нет.

— Мне так не показалось. Слишком у тебя был довольный вид. Узнала что-нибудь полезное?

— Каким образом? — раздраженно спросила она.— Он только болтал без умолку и нес какую-то чепуху.

— Это все «Таинственная ночь» и твои наряды,— мягко заметил я.— Ты сводишь мужчин с ума.

— Похоже, на тебя это не распространяется,— едко ответила она.

— Нет,— согласился я. Потом, через несколько секунд, горько добавил: — Нельзя человека свести с того, чего у него нет.

— Что за странная скромность?

— Взгляни на этот берег,— сказал я.— Тебе не приходило в голову, что еще четыре-пять дней назад, в Лондоне, до того даже, как мы вылетели, кто-то уже знал, что мы будем сидеть здесь сегодня вечером? Боже, если я когда-нибудь выберусь отсюда, посвящу остаток жизни игре в блошки. Здесь я не в своей тарелке. Я знал, что не ошибся во Флеке, я знал это. Он не убийца.

— Ты слишком много скакал на одной ноге сегодня,— запротестовала Мари.— Конечно, он не собирался убивать нас. Только не милый капитан Флек. Он просто хотел стукнуть нас по голове чем-нибудь тяжелым и столкнуть за борт. Акулы сделали бы за него грязную работу.