Дом тоже словно погрузился в сон, в молчание, затаил дыхание и ждал прихода ночи. Проникая в окна, солнечный свет освещал картины и кожаные переплеты. У входа мерцала мозаика, темный деревянный пол казался светлее на солнце.

Внезапно Михаил издал свист, похожий на шипение, точно змея, свернувшаяся в кольцо и готовая напасть. Его темные глаза распахнулись — в них горела злоба, животный голод, ярость пойманного в ловушку волка. Вялый, расслабленный, он нуждался в исцеляющем сне. Настроенный на смену дня и ночи, он знал, что сейчас был полдень и безжалостное солнце было на пике своей смертельной активности.

Что-то было не так. Что-то проникло сквозь глубокие слои сна и выдернуло его из желанного забытья. Его пальцы сжались, ногти распарывали матрас. Слишком много часов до заката. Он тщательно сканировал окрестности. Дом завибрировал от напряжения, воздух стал тяжелым. Сам фундамент, казалось, вздрогнул от невидимой угрозы.

За оградой из кованого железа был Руди Романов, он вышагивал взад и вперед. Черная ярость была в его сердце, в его душе. Каждый раз, приближаясь к ограде, он в бешенстве ударял по ней бейсбольной битой.

— Дьявол! Нежить!

Слова летели в направлении дома.

Михаил низко зарычал, и, хотя его тело все еще оставалось под воздействием сна, инстинкты полностью пробудились. Губы раздвинулись, и показались клыки. Снова послышался свист.

Гневные обвинения, которые бросал ему Руди, отзывались у него в голове.

— Я нашел доказательства правоты своего отца. Он собирал их в течение многих лет. Все! Там все! Список ваших слуг. Вы — дьявол, глава монстров. Убийца! Нечисть! Вы превратили эту прекрасную женщину в свою рабыню! Она бы использовала меня, чтобы пополнить ваши ряды.

Скорбь и ярость смешались в нем с желанием отомстить. Руди Романов поверил записям своего отца и пришел убить главу вампиров. Михаил понимал создавшуюся опасность: воздух был пропитан ею. Он позвал Рейвен, прикоснувшись к ее сознанию с любовью и лаской.

Проснись, любовь моя. Мы в опасности.

Рейвен задышала тихо и ровно. Его предупреждение, наполнившее ее сознание, заставило ее просканировать спальню. Ее тело было вялым и безжизненным, потребность во сне была еще слишком сильна. Сознание казалось притупившимся, непонимающим.

На улице за стенами дома Романов.

Она старалась пробиться сквозь туман.

Ганс Романов мертв.

Но его сын жив. Он снаружи, и я чувствую его ненависть. Он представляет для нас опасность. Мы проснулись, несмотря на солнце, которое еще высоко. Он не может войти, но и мы не можем выйти.

Ей потребовалось невероятное усилие, чтобы приподнять голову и потереться лицом о волосы на его груди. Она кашлянула.

— Я могу ответить из-за двери и спросить, чего он хочет. Я скажу, что ты на работе. Он почувствует себя глупо и уйдет.

Он прижал к себе ее голову. Она все еще продолжала думать как человек, не сознавая страшной цены бессмертия.

Ты все еще очень слаба и не слышишь его. Состояние его рассудка представляет для нас угрозу.

Она не знала о цене, которую придется платить за любовь к нему. Солнце уничтожит ее, даже если она найдет силы подняться.

Рейвен изогнулась в его руках, словно кошка, потребность во сне не отпускала ее.

Послушай меня, малышка. Ты не должна спать!

Команда была властной. Руки Михаила обвились вокруг нее со всей силой его любви и желания защитить ее.

Рейвен пробудилась достаточно, для того чтобы просканировать окружающее ее пространство. Черная ненависть Руди Романова была как живое существо и требовала расправы.