— И много гражданских целей? — Джефферс почувствовал, что сердце плавно стекает куда-то вниз. Ему даже не нужен был ответ, чтобы понять, что через считанные минуты погибнет огромное число ни в чем не повинных людей. Не ради этого он шел в армию, так какого черта терпит?

— Восемь у китайцев — успели со спутников засечь две дюжины хорошо организованных лагерей, охраняемых армией. У русских три больших лагеря — на территории Беларуси, недалеко от границы, под Новосибирском и в Балтийске — и две дюжины военных целей. Чтоб в будущем не воспользовались, так сказать. Мелкие скопления нормальных людей трогать не станем, не волнуйся, гуманист ты наш. Мы уже провели разведку, на такой сброд жалко тратить дорогие ракеты и боеголовки.

— И все же, какие же могут быть последствия? Экологические, конечно, какие-то данные должны быть, предположения, — продолжал дивиться Джефферс — вопросы он задавал полуавтоматически.

— Они противоречат друг другу. Заодно и проверим, где была правда, а где ложь, — хмыкнул Уитмор, и сверкнувшая под светом лампы синева его глаз показалась Джефферсу пугающей. — Ядерными зарядами бьем только по городам и лагерям, заряды не слишком мощные, потому как и цели не самые масштабные — несколько военных объектов, да обычные люди.

— Слушай, Вилли, — Джефферс неожиданно для самого себя вдруг вскипел. — Конечно, мы с тобой военные, и у нас есть долг. Но как тебе не стыдно добивать не просто мертвого, а разлагающегося врага? Что за радость — глумиться над трупом, тем более…

Джефферс умолк, наткнувшись на полный ледяного презрения взгляд Уитмора. Он не мог противиться гипнотическому эффекту этих слишком молодых и слишком холодных для шестидесятилетнего человека глаз. В таком возрасте пора превратиться в доброго дедушку, который и мухи не обидит.

Захотелось провалиться сквозь землю, но Уитмор не отпустит так просто, обязательно скажет еще что-нибудь, и тогда вновь почувствуешь себя мелкой сошкой, которая не в состоянии оценить замыслы великих.

— Странно, Боб, вот сколько раз я задавал себе вопрос, а ответ найти не мог, — вздохнул Уитмор, сожаление вышло слишком наигранным. — Ты ведь смелый боец, я помню и Вьетнам, и Ирак, но при этом ты слишком сильно поддаешься эмоциям. Сейчас настал момент, когда мир будет вновь вставать на ноги. Твари отступили, мы пока не понимаем, почему, но мы знаем, что наши скромные персоны им более не интересны. Пришел час отвоевать свое, понимаешь? Ты хочешь, чтоб наша страна оставалась лидером и дальше? Чтобы это продолжалось веками? Чтобы дети наших детей жили в сильной Америке?

— Конечно. Но…

— Здесь не может быть «но», — покачал головой генерал, не отрывая тяжелого взгляда от глаз Джефферса. — Я присягнул этой стране, и я люблю ее. За Америку я отдам жизнь, я расстанусь с ней даже ради таких никчемных сограждан, как наш президент или какой-нибудь сраный ниггер, ненароком отстреливший себе яйца отцовским пистолетом. И я сейчас выполняю свой долг.

Джефферс тяжело вздохнул. Он глянул на темный циферблат часов, прикинул в уме и вопросительно посмотрел на Уитмора. Тот кивнул.

— Да, нам пора идти к операторам, посмотрим результаты.

— Слушай, Вилл, ты ступай, я сейчас подойду, мне надо в туалет, — Джефферс боялся, что дребезжащий голос выдаст его.

Может, так оно и было, но, во всяком случае, Уитмор не подал вида. Он ответил сосредоточенным кивком, отправил в рот пластинку жевательной резинки и открыл дверь кабинета, жестом пропуская приятеля вперед.