— Вольно, бойцы!

Потому что всегда «вольно»! Потому что за «смирно» здесь наказывают. Потому что от этих воинов не должно отдавать солдатчиной. Они не ходят строем, а только толпой, и команды отдают, глотая слова и бормоча, а не коротко и чётко. И подворотнички не подшивают, так как нет у них гимнастерок, а только гражданское платье.

— Почему ремень затянут? Отвечать!

— Так, товарищ стар… товарищ Семен Владимирович… Я по привычке…

— По привычке? Хреновые у тебя привычки! А ну, вольно! Ножку отставь, ручку в карман сунь. Пуговку расстегни. И рожей не мертвей, расслабься, ухмылочку изобрази. Да попоганей. И не стой как чурбан, шевели ножками-ручками. Ну что за долбодон! Я выколочу из вас армейские привычки!

И выколачивал!

— Кто, вашу маму, так кровать заправил? Кто рантик стрункой навел? Кто эта гнида? Ты?

— Так точно!

— Что?!

— Ой, забылся… Ну, допустим я. А чего такого-то?

— Вот так-то лучше. А то «так точно». Я за «так точно» точно в нарядах сгною. Усёк?

— Так т… Ну да, кажись, въехал.

— За сколько секунд раздеваешься?

— За тридцать пять!

— Совсем хреново! Будешь за три минуты.

— Но, товарищ… Семен Владимирович. Нас учили…

— А я отучу! На то я здесь и поставлен, чтобы из вас людей сделать. Людей, а не солдафонов. Ясно?

— Так… понятно всё объяснили.

— Тогда иди сюда… Твоя кровать?

— Ну…

— Правильный ответ. А теперь заправь ее как следует! — И Семен Владимирович рванул с кровати одеяло и простынку и пнул подальше подушку. — Время пошло!

Курсант схватил простыню, стал, аж язык на плечо, натягивать ее на матрасе, выравнивать, выглаживать складочки.

— Не понял! — удивился старшина. — Я сказал «время пошло», а не поскакало. Пешим порядком пошло. Ме-е-дленно… Тебя, парень, видно, в армии передрючили. Откуда тебя к нам?

— Из ВДВ.

— Тогда ясно. Изуродовали пацана. Придется с тобой повозиться. Давай еще разок. — И старшина вновь сбросил постель на пол.

Теперь курсант заправлял кровать не спеша, с ленцой, кое-как. Теперь одеяло не лежало а топорщилось многочисленными буграми и складками. Но в нормативы курсант всё равно не уложился. Поспешил чуток.

— Ну ты, торопыга. У тебя папа, наверное, летчиком был? А ну еще разок. А все смотрят и запоминают.

Постель слетела на пол.

— Время пошло…

Утром казарма поднималась зевая, почесываясь и вздыхая. Но кто-то по привычке соскакивал рывком и начинал судорожно нашаривать гимнастерку.

— Ты что, сынок, прыгаешь? Ты что, козел горный? Тебе чего не лежится? Что у тебя за шило в том месте? Ты где видел, чтобы гражданская шваль с кровати скакала? Полежи, подремли, подумай о дне грядущем. Отбой, сынок! И всем — отбой. Из-за этого вот долбодона.

И взвод, зло косясь на нерадивого курсанта, забирался в койки.

— А теперь, сынки… подъем! Не спеша, с ленцой, как у мамки вставали. У мамки, поди, не торопились…

Взвод выбирался из коек.

— А ты чего оделся? Так быстро? У тебя что, пожар? Или тебя на своей бабе муж застукал? Чего ты в порты с разбегу прыгаешь? Из-за твоей прыткости теперь всем…

Отбой!.