— Может, нервишки сдали? — предположил Турецкий, лениво пожимая плечами.

Меркулов недовольно поморщился:

— Да не похож он на невротика. Чтобы такие миллиарды зарабо… заграбастать, знаешь, какая воля нужна?

— Ты вроде хотел сказать «заработать», а не «заграбастать», — заметил Александр Борисович.

— А поди знай, сколько там заработанного, а сколько — просто украденного, — сказал Меркулов.

— Ну, тогда коки нанюхался, вот и померещилось ему что-то. Я слышал, у нынешнего высшего света кокаин снова в моде.

Меркулов отхлебнул чайку, поставил чашку на стол и сказал:

— Вот и выясни: что и как. В принципе, дело несложное. Если, конечно, не будешь копать слишком глубоко.

— Копаю как копается.

Меркулов усмехнулся:

— Да я не спорю. Просто надо без достоевщины и глубинных мотивов. Узнай причину — и этого достаточно. Только имей в виду, начальство с нас за это дело по три шкуры на день будет драть. Поэтому особо не затягивай. И с журналистами постарайся не встречаться. Сам знаешь, как они могут истолковать любое твое слово. Генеральный почему-то предложил мне довести до тебя свое решение, хотя вполне мог бы и сам. Ты же ведь его помощник. А не мой.

— Но по-прежнему под твоей рукой, Костя. В смысле, босс!

Меркулов вновь поморщился:

— Не юродствуй, Сань. И так тошно.

Турецкий чуть склонил голову набок и посмотрел на Меркулова лукавым взглядом.

— Чего это ты таким чувствительным стал? Стареешь, что ли?

— Может быть, — ответил Меркулов. — Но то, что не молодею, это точно.

Генрих Игоревич Боровский выглядел именно так, как представлял себе Александр Борисович. Его упитанное, лощеное и красивое лицо, которое так часто показывали по телевизору, немного осунулось, но практически не изменилось. Вот разве что стало чуточку бледнее, да в черных глазах, прежде таких уверенных и лучистых, появились растерянность и грусть.

Он сидел перед Турецким на стуле ссутулившись и сосредоточив взгляд на сложенных в замок руках, которые лежали на его коленях. Коротко стриженные, не по возрасту седоватые волосы были слегка встрепаны.

— Вы не курите? — спросил его Турецкий.

Генрих Игоревич отрицательно покачал головой.

— Не возражаете, если я закурю?

Боровский вновь покачал головой. Турецкий достал сигарету и закурил. Выпустил дым, пододвинул к себе пепельницу, внимательно посмотрел на Генриха Игоревича и спросил:

— Господин Боровский, вы себя хорошо чувствуете?

— Нормально, — ответил тот.

— У вас нигде ничего не болит? Вы хорошо выспались?

— Не болит, — ответил Боровский. — И выспался.

Турецкий выпустил дым и кивнул:

— Отлично. Тогда, пожалуй, приступим к разговору. Раз уж вы здоровы и в здравом рассудке, вы наверняка понимаете, что то, что вы сделали, не укладывается ни в какие рамки.

Боровский прищурил черные как уголь глаза.

— Какие рамки вы имеете в виду?

— Всякие, — ответил Турецкий. — Хотя бы рамки элементарного приличия. Люди сводят друг с другом счеты, это случается. Но они предпочитают не делать этого на публике. Вы же убили Риневича на виду у людей, у женщин… — Турецкий пожал плечами. — Это сильно похоже на какую-то публичную акцию.

Боровский нервно дернул щекой:

— Чепуха. Никакая это не акция.