— Я еще ученик, Нёа-тя, — ответил Маати. — И здесь совсем недавно.

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцатый пошел, — сказал Маати.

Девушка выразила одобрение, которое он воспринял недоуменно. Сама поза читалась легко, да только неясно было, за что можно одобрить тот или иной возраст. К тому же было в ее взгляде что-то такое, отчего Маати заподозрил подвох. Может, она приняла его за другого?

— А вам, Нёа-тя?

— Восемнадцать, — ответила девушка. — Мы переехали в Сарайкет из Сетани, когда я была маленькой. А где твой дом?

— Нигде, — отозвался Маати. — То есть, когда меня отослали в школу, я… Моя семья осталась в Патае, а мне… в общем, мы больше не вместе. Теперь я — поэт.

В ее лице появился оттенок грусти. Она подалась вперед и тронула Маати за запястье.

— Тяжело, наверное, — произнесла она, не сводя с него глаз. — Всегда одному.

— Ну, не так уж, — сказал Маати, крепясь, чтобы голос его не выдал. От ее платья исходил аромат — густой, как запах пашни, и достаточно сильный, чтобы заглушить цветочное буйство вокруг. — То есть я уже обвыкся.

— Ты молодец, раз стараешься не подавать вида.

В этот миг, словно в ответ на молитву, из малого зала в дальнем конце сада выплыл андат. На нем было черное одеяние с алой нитью, скроенное в стиле Старой Империи. Маати вскочил, сунул сливу в рукав и согнулся в прощальном поклоне.

— Прошу меня извинить, — сказал он. — Андат уже вышел, и, боюсь, мне тоже пора.

Девушка ответила позой с оттенком сожаления, но Маати уже отвернулся и припустил бегом по дорожке, скрипя белым гравием. Оглянулся он, только когда догнал Бессемянного.

— Ну и ну. Какое поспешное бегство!

— Не знаю, о чем ты.

Бессемянный приподнял бровь, и Маати залился краской. Однако андат тут же жестом свернул тему и начал другую:

— Хешая до вечера не жди. Он велел тебе отправляться в дом и вычистить полки для свитков.

— Я тебе не верю.

— Стало быть, наука пошла тебе впрок, — усмехнулся андат. — Он вот-вот придет. Аудиенция у хая затянулась, но все планы на вечер остаются в силе.

Маати невольно улыбнулся в ответ. Что ни говори, совет андата насчет Хешая-кво оказался верен. Утром Маати встал, твердо вознамерившись следовать за поэтом всюду, куда бы ни отправил его хай. Поначалу старый поэт вел себя скованно, но к полудню уже вовсю объяснял Маати, что входит в обязанности андата, как это связано с обычаями утхайема и низших домов, посредством чего регулируется жизнь города. Да и Бессемянный, несмотря на лукавство, беспардонность и хитроумие, больше не казался ему злым насмешником, так испугавшим его по приезде.

— Да не равняйся ты на старика, — произнес андат. — Из меня учитель куда лучше. Взять хотя бы ту девчонку. Я тебе расскажу, как…

— Спасибо, Бессемянный-тя, но я беру уроки только у Хешая-кво.

— В этом деле он тебе не поможет. Если не захочешь узнать, как сторговаться со шлюхой.

Маати отмахнулся от него, и в этот миг из арки показался Хешай-кво. Рассерженно хмуря брови, он что-то бормотал, точно споря с воображаемым собеседником. Подняв глаза и увидев Маати, застывшего в приветственном поклоне, он улыбнулся, но улыбка вышла поспешной и вымученной.

— Я встречаюсь с Домом Тиянов, — произнес поэт. — Эти идиоты упросили хая устроить частную церемонию. Что-то по поводу договора с западниками. Точно не помню.

— Я бы хотел присутствовать, если можно, — вставил Маати.