— Это мелочь, — отмахнулась Амат. — А что, если Ошай отыщется?

— Не отыщется.

— Ты уверен?

— Да, — ответил Вилсин, шумно вздохнув. — Уверен.

— А где Лиат?

— До сих пор на допросе. Надеюсь, к вечеру ее выпустят. Надо будет что-нибудь для нее сделать. Как-нибудь исправить положение. Ее репутация уже, считай, пострадала. С островитянкой уже говорили, хотя, боюсь, она не способна сказать что-либо вразумительное. Зато теперь все кончено, Амат. Это единственное утешение. Худшее, что могло случиться, случилось, а нам остается только подчистить за собой и двигаться дальше.

— Так в чем же правда?

— Я уже сказал, — ответил Вилсин. — И только эта правда имеет значение.

— Нет. Настоящая правда. Кто прислал жемчуг? Только не говори мне, что его наколдовал андат.

— Кто знает? — пожал плечами Марчат. — Ошай сказал, что их привезли из Ниппу, от семьи девушки. Зачем сомневаться в его словах?

Амат шлепнула по воде, чувствуя, как брови сходятся от ярости. Марчат разъярился в ответ — побагровел лицом, выставил челюсть вперед, как мальчишка перед дракой.

— Я спасаю твою шкуру! — процедил он. — Спасаю Дом. Делаю все, что могу, чтобы похоронить это дело раз и навсегда. Я не хуже тебя знаю, во что вляпался, но, ради богов, Амат, что ты предлагаешь? Пойти к хаю и извиниться? Откуда жемчуг, спрашиваешь? Из Гальта, Амат. Из Актона, Ланнистона и Коула. Кто все затеял? Гальты. А кто заплатит, если всплывет эта правда, а не моя? Не я один. Меня убьют. Тебя, если повезет, сошлют в какую-нибудь даль. Дом Вилсинов снесут. И как думаешь, они этим ограничатся? А? Я сомневаюсь.

— Это было преступно, Марчат.

— Да, преступно. Да, мерзко. — Он так яростно размахивал руками, что плеснул чаем в бассейн. Красное облачко быстро растворилось в воде. — Но нашего мнения никто не спрашивал. Все решили до нас. Когда тебе, мне и всем нам рассказали, уже было поздно. Мне дали задачу, и я ее выполнил. Теперь скажи, Амат, что бы ты сделала, будь ты хаем Сарайкета, если бы узнала, что твой ручной божок плел заговоры с твоим же соперником? Ограничишься ли расправой с орудиями — а мы и есть орудия — или преподашь гальтам урок, который они нескоро забудут? У нас ведь нет собственных андатов, значит, тебе ничто не помешает. Мы не сможем дать сдачи. Зачахнут ли наши посевы? Или у всех женщин Гальта случатся выкидыши? Они ведь тоже ни в чем не повинны, как эта островитянка! Они точно так же не заслужили этого горя!

— Не кричи, — прервала его Амат. — Люди услышат.

Марчат откинулся на спину, нервно выглянул в окно, присмотрелся к двери. Амат покачала головой.

— Красивая речь, — сказала она. — Долго заучивал?

— Не очень.

— И кого ты хотел убедить? Меня или себя?

— Обоих, — ответил он. — Нас обоих. Я ведь прав, и ты это знаешь. Расплата будет тяжелее, чем преступление, и пострадают невинные.

Амат окинула его взглядом. Он так отчаянно хотел доказать свою правоту, убедить ее. Как мальчишка. Ей стало еще тяжелее.

— Пожалуй, — согласилась Амат. — Ну и? С чего начнем?

— Будем расчищать завал. Попытаемся уменьшить ущерб. Да, и вот еще что. Помнишь этого парня, Итани? Ты не знаешь, почему ученик поэта зовет его Отой?

Амат позволила себя отвлечь.