Чужие люди в этот рыбачий поселок не приезжали. Мужчины выезжали на рыбную ловлю вместе, иногда объединялись с жителями соседней деревни и уплывали далеко, в направлении Исландии, а когда лодки благополучно возвращались, нагруженные рыбой, в церкви служили благодарственную мессу, на которую собирались все семьи, и потом устраивали пир. В первый раз Пиппа долго колебалась, прежде чем принять участие в торжествах, но Берта пришла за ней, и ее приняли с таким радушием, что она не почувствовала ни малейшей неловкости.

Она услышала шаги Берты внизу и быстро оделась в одно из свободных полотняных платьев, сшитых хозяйкой. Пиппа улыбнулась, вспомнив, как беспокоилась о деньгах. Но здесь они были не нужны. Она вообще ни в чем не нуждалась. Сначала ей казалось странным, почти пугающим быть лишенной всего, не иметь возможности что-то купить, но вскоре она привыкла и приспособилась к ритму новой жизни.

Длинные зимние дни она проводила у очага в компании кота за шитьем одежек для растущего в пей младенца. Берте удалось научить ее искусству обращения с иглой, чего не удалось ни матери, ни старой няне. Но теперь пришла весна, и Пиппа выходила из зимней спячки, чувствуя себя змеей, сбрасывающей старую кожу.

Она сползла по лестнице, что в последнее время давалось нелегко, и приветствовала Берту несколькими заученными словами на бретонском. Потом взяла кружку с парным молоком, которое по настоянию хозяйки пила каждое утро, ломоть теплого хлеба с хрустящей коркой, толсто намазанный маслом, и вышла на улицу.

Жиль вырезал игрушку для ребенка. Он уже сделал две куклы и лошадку с тележкой. Завидев Пиппу, он кивнул и показал почти готовую деревянную погремушку.

– Чудесно, Жиль! Вы совсем избалуете малыша такими изумительными игрушками.

Он растянул губы в довольной улыбке и снова принялся за работу. Пиппа, продолжая есть на ходу, направилась обычной дорогой, на вершину скалы, откуда каждый день, невзирая на погоду, высматривала в холодном море «Морскую грезу».

Она не знала, приедет ли Лайонел морем или сушей, проскакав на коне по неприветливым, суровым долинам Финистера. Она не получила ни одного письма, да и не ожидала ничего. Он явится, когда сможет.

Пиппа снова смотрела на море, спокойное и сверкающее синими переливами под теплым майским солнышком. Трава у ее ног восхитительно пахла клевером, лавандой и льнянкой. Пиппа уселась, докончила хлеб с молоком и лениво принялась плести венок из маргариток.

Первую судорогу она игнорировала. За последние недели таких было немало, и Берта велела ей не беспокоиться. Это верный признак приближающихся родов, и эта схватка была не сильнее остальных. А вот следующая, десять минут спустя, была совсем другой. Пиппа положила руки на живот, чувствуя, как он напрягается и тут же расслабляется, едва боль – а это была именно боль, хотя и не острая, – постепенно проходит.

Она не испугалась, но медленно поднялась, взяла пустую кружку и зашагала обратно в деревню. Берте было достаточно одного взгляда, чтобы уверенно объявить:

– Значит, пора.

Прижав ладонь к чреву Пиппы и подержав до конца очередной схватки, она кивнула:

– Началось, но пока еще рано. Пойди посиди на солнышке. Не стоит ложиться в постель.

Она принялась набирать травы из висевших на вешалах связок, а Пиппа, ощущая странное умиротворение, побрела во двор. Теперь всем управляет ее тело, и она могла лишь предоставить ему полную волю.

Она устроилась на грубой скамье, поставленной Жилем под дубом, ветки которого только начали покрываться нежной зеленью, и закрыла глаза. Шесть месяцев она прожила как во сне. Жизнь, казалось, на время остановилась, но теперь ожидание вот-вот закончится. Она сосредоточилась на своих ощущениях, бессознательно ограждая себя от окружающего мира, когда новая волна боли, на этот раз более отчетливой, стиснула внутренности.

Она не услышала конского топота по заросшей травой тропинке за домиком и подняла ресницы, только когда на нее упала тень, отсекая пятна света, согревавшие лицо.