Она нашла простое шелковое платье очень идущего ей оттенка топаза, которое обычно носила только в уединении своего будуара или в деревне, в присутствии ближайших родственников. Оно надевалось на простую белую полотняную рубашку. Она решила идти без чулок и сунула ноги в лайковые туфельки. Потом провела гребнем по гриве цвета корицы и, откинув волосы назад, наскоро связала белым шарфом. Быстрый взгляд в зеркало полированного серебра заставил ее поколебаться. Не слишком ли неприлично появляться на людях в таком дезабилье?

Но Пиппа тут же напомнила себе, что никогда не заботилась о мнении посторонних. Злые языки всегда найдут пищу для сплетен!

Выйдя из спальни, она поспешила пройти лабиринтом длинных коридоров к лестнице и через маленькую дверцу выбралась на террасу.

Лайонел по-прежнему стоял там, где она в прошлый раз его видела. Он по своей привычке словно отделял себя от окружающего мира, и Пиппа внезапно пожалела о своем порыве. Ей казалось невозможным потревожить его. В отличие от Пиппы он облачился в придворный костюм: с плеч свисал короткий алый плащ, черный камзол и шоссы были украшены разрезами с такой же алой подкладкой. Заломленное поле черной шляпы было украшено сверкающим рубином.

Пиппа колебалась, решая, не стоит ли бежать назад, позвать Марту и одеться как подобает, когда Лайонел повернул к ней голову. Она заметила, что сам он не пошевелился, но будто ощутил ее присутствие, знал, что она переминается под каменной аркой узкого дверного проема.

Увидев Пиппу, Лайонел улыбнулся и направился к ней.

– Вы обладаете безошибочным чувством того, что подходит вам в любом определенном случае, – заметил он, поднося к губам ее пальцы и кланяясь.

Пиппа просияла от удовольствия.

– Мне показалось, что иногда полезно избегать формальностей, – пояснила она.

– Жаль, что та же самая мысль не пришла в голову мне.

Он взял ее под руку и повернулся к реке.

– А что бы надели вы, дабы достичь такого же эффекта? – с искренним интересом осведомилась Пиппа.

– Рубашку и шоссы, – немедленно ответил он. Пиппа даже задохнулась. Почему этот образ кажется таким опасным? Риторический вопрос…

Лайонел тоже сообразил, что ступил на тонкий лед. Он собирался быть поосторожнее, но она так притягивала его своим легкомысленным нарядом, улыбкой, уверенностью, что с плеч скинуто некое бремя. Он будто видел истинную Пиппу, а не ту измученную, грустную, сконфуженную женщину, которую доверили его попечению.

– Сегодня утром вам не было плохо? – намеренно прозаично спросил он.

– Нет! – радостно объявила Пиппа. – У меня сегодня ожидается удачный день, я в этом уверена.

Она отняла руку, быстро ступила на берег и не задумываясь сбросила туфельки и зарылась ногами в росистую траву.

– О, это напоминает мне о детстве! Я всегда бегала босиком, когда удавалось.

Она подступила к краю воды. Движение на реке становилось все оживленнее, а у дворцового причала теснились королевские барки.

– Через ту долину, где расположен Мэллори-Холл, тоже протекает речка, и мы с Пен любили возиться в грязи. Вы когда-нибудь давили пальцами грязь, Лайонел?

Она впервые назвала его по имени. Лайонел заметил это. В отличие от Пиппы.

– Уже не помню, – отозвался он. – Почему бы вам не попробовать сейчас?

Она рассмеялась, поглядывая на него через плечо.

– Не могу!

– Интересно, а год назад вы бы тоже так сказали? – поинтересовался Лайонел, проницательно глядя на нее.

Пиппа покачала головой:

– Нет. Но с тех пор я побыла в Тауэре, обнаружила, что мой муж… обнаружила, что ношу ребенка своего мужа.