— А как насчет того парня в Нью–Йорке, Андретти? — спросил полицейский. — Он–то что, черт подери, сделал?

— Андретти. Либерал с хорошими бухгалтерами, — фыркнул Эрл. — Он называл себя реалистом. Говорил, что некоторых людей следует сбросить со счетов. Что нет никакой разницы: тратить деньги на бедняков или предоставить им жить, как они хотят. А еще, что низший класс это вечная обуза для тех, кто трудится.

— Правда? — удивился Лукас.

— К его словам прислушивались очень многие, — продолжал индеец. — И насчет кое–кого он, возможно, был прав — алкоголиков и наркоманов. Но на один вопрос у него не нашлось ответа. Как насчет детей? А это главное. Настоящий геноцид! И жертвами его становятся не короли социального обеспечения, а дети.

— И ты считаешь, что за это их нужно было убить? — спросил Дэвенпорт.

Хозяин лавки покачал головой.

— Люди постоянно умирают. А сейчас на тот свет отправились те, кто причинял страдания индейцам. Это плохо для них, и это преступление, но меня их смерть не огорчает.

— А тебя, Бетти? — Дэвенпорт с волнением повернулся к женщине. — Ты думаешь так же?

— Да, Лукас, — ответила она.

Лейтенант пару мгновений смотрел на них, внимательно изучая лицо Эрла, потом Бетти. Они были лучшими людьми из всех, кого он знал. И многие станут думать как они. Он тряхнул головой и постучал костяшками пальцев по прилавку.

— Проклятье, — сказал он.

Похороны Блуберда были… Лукас пытался подобрать подходящее слово и наконец остановился на «необычными». Многие индейцы пожимали друг другу руки и обменивались мимолетными усмешками, которые тут же уступали место серьезному выражению на лицах.

Кроме того, индейцев пришло слишком много, если вспомнить, что Блуберд был далеко не знаменит. После того как гроб опустили в землю и были произнесены последние молитвы, они собрались небольшими группками, по двое и трое, о чем–то переговариваясь. Дэвенпорт подумал, что это событие окутывает атмосфера с трудом сдерживаемого ликования. Кто–то повел себя плохо. Блуберд заплатил за это, но остались другие, и они воздадут всем по заслугам. Полицейский изучал толпу, пытаясь увидеть в ней знакомые лица, людей, с которыми он мог бы поговорить позже.

Ривервуд был кладбищем для рабочих в рабочем районе. Блуберда похоронили на южном склоне под ясенем. Даже зимой его могилу будут заливать лучи солнца. Лукас стоял на небольшом возвышении, примерно в тридцати ярдах от нее, под одним из вязов, которых становилось все меньше. Прямо напротив, на другой стороне улицы и в ста футах от могилы, замерли другие наблюдатели. Фургон «шевроле» цвета кетчупа подходил для этого района, точно идеально подобранный кусочек головоломки. На заднем сиденье двое полицейских сквозь затемненные окна записывали похороны на видеопленку.

Лукас подумал, что идентифицировать всех будет невозможно. Похороны получились грандиозными, и на них пришло слишком много зрителей. Он заметил белую женщину, которая медленно шла вдоль границы толпы. Она была выше большинства женщин и немного тяжеловата. Она посмотрела в его сторону, и, глядя на нее издалека, он решил, что она похожа на мрачную мадонну: с темными волосами, овальным лицом и длинными густыми бровями.

Он наблюдал, как она пробирается сквозь толпу, когда к нему подошел Слоун.

— Привет.

Дэвенпорт повернулся, чтобы поздороваться, а когда снова взглянул на людей, оказалось, что незнакомка исчезла.

— Ты уже поговорил с женой Блуберда? — спросил Лукас.

— Попытался, — ответил детектив. — Но мне не удалось застать ее одну. Ее со всех сторон окружают люди, которые твердят: «Не разговаривай с копами, милая.