В конце концов он сполз вниз, осознав, что комната, в которой он находился, была расположена не в Редерне – и даже не в Легее. Когда‑то давно он бывал разок‑другой в башне септа, а стены этой комнаты – очевидно, спроектированной как тюремная клетка – были лучше сложены, чем стены главного холла в той башне.

Почему кому‑то приспичило перевозить его с гор, чтобы посадить в темницу? Сам он, похоже, ни для кого не представлял ценности с точки зрения грабежа ради денег. Да и деньги, кажется, были не так важны для того, кто засадил его сюда, если он мог себе позволить строительство такой клетки, как эта.

У него было очень много времени, чтобы обо всем этом подумать.

Император Форан Двадцать Седьмой (Двадцать Шестой, если не считать Форана, который объединил Империю, а первым императором объявил себя сын Форана) вытянул перед собой расслабленно ноги и бросил привычно злобный взгляд на женщину, сидящую на нем. Она была с обнаженной грудью, глупая корова. Неужели такая, как она, на самом деле надеялась получить его благосклонность?

Он зацепил сосуд у стоящего рядом сервировочного подноса, жадно выпил и закрыл глаза, не глядя на свиту, которая каким‑то непостижимым образом перетекла из обеденного зала в его приватные покои. Ненатуральный смех женщины пробрал неприятным ознобом до позвоночника.

Интересно, предвидел ли его древний предок такой упадок? Отставил ли бы тогда он в сторону свой плуг, чтобы организовать таких же, как он, фермеров в народную армию, чтобы защищаться от бандитов? Вернулся ли бы он к земледелию, стыдясь того, что от него произойдет такой дегенеративный потомок, как нынешний император? Форан вздохнул.

– Я тебя утомляю, моя любовь? – игриво спросила женщина.

Он открыл рот, чтобы унизительно оскорбить, – за последние несколько лет это стало его второй натурой, – но вместо этого снова вздохнул. Она не стоила этого – глупая, как овца, и не имеющая понятия, как оценить тончайшие нюансы языка.

Вместо этого он согнал ее легким похлопыванием.

– Иди найди себе кого‑нибудь, с кем будешь ночью обниматься. Вот это будет любовь. А сейчас замечательный эль устраивает меня больше, чем женщина… ночью.

Кто‑то хихикнул, как будто его замечание было смешным. Женщина, недавно сидевшая на нем чуть выше колен, теперь качала бедрами и нетвердой походкой направлялась к красивому мужчине, который сидел на другом конце ложа и наблюдал за вечеринкой недовольным взглядом. Это Тоарсен – младший брат Авара, которому, возможно, было сказано охранять Форана, пока Авар ездил по варварским землям, инвентаризируя свою новую собственность.

Форан проглотил почти все содержимое кубка и снова закрыл глаза. Теперь он так и лежал с закрытыми глазами. Может быть, если он претворится пьяным (достаточно банальный случай), они уйдут.

Рука расслабленно сползла вниз, и сосуд покатился по роскошному ковру, который его много раз прадедушка привез откуда‑то по громадной цене. Он надеялся, что темный эль повредит сосуд. Потом дамочка перебежала бы к Авару, когда он вернется. Авар бы серьезно выслушал, а когда дамочка ушла бы, стал смеяться и хлопать Форана по спине – снова бы обратил на него все внимание.

Авар, наставник, лучший друг и септ Легея, теперь, в последнее время, когда его несчастный старый отец умер, не имел достаточно времени, чтобы проводить его вместе с императором. Форан злорадно раздумывал, может, ему изъять у Авара титул и земли, потому что его императору важнее друг, чем еще один септ.

Слезы от жалости к себе подступили к глазам, но были решительно остановлены. Слезы он ронял в одиночку и ни при каких обстоятельствах, никогда, никогда перед придворными. Неважно, насколько он был пьян.

Отставив в сторону потакание своим желаниям, Форан не намеревался отбирать полученное Аваром по наследству. Он даже знал, что Авар обязан был выполнять свои обязательства; он просто жаждал, чтобы и у него тоже появились неотложные дела.