Когда появилась Вера, её приветствовал прикреплённый ко входной двери лист бумаги, на котором несомненно Вериным почерком было начертано следующее:

Дорогой дневник,

Мне всё хуже. Я вижу его каждый день, хочу поговорить с ним, но никак не решусь. Мне кажется, я ему не нравлюсь. Уверена, что не нравлюсь. Наверняка он думает, что мне нравятся парни вроде тех, что постоянно клеятся ко мне.

Я обожаю, как он одевается, я обожаю, как он говорит, но со мной он не разговаривает никогда! И причёска у него обалденная, и знаешь что? За лето он подрос, я в этом уверена.

Дорогой дневник, я никому не могу об этом рассказать, потому что все решат, будто я свихнулась. Но я-то понимаю — я влюблена в Мартина Брикера и не знаю, что же мне делать.

Я был там, когда Вера увидела эту бумажку. Она не закричала, лишь застонала, словно не веря собственным глазам. К тому времени уже половина школы прочитала эту писульку. Вера сорвала листок, раздербанила его на мелкие клочки, но войдя в школу, обнаружила такие же точно листки на всех классных дверях.

Веру сверлили сотни глаз.

— Мартин? — издевательски щерились ребята. — Ей нравится Мартин?

Даже Тайсон Макгоу смеялся над ней — а уж если над тобой гогочет Тайсон, ты по уши в... ну, в том самом.

Понимаете, какое дело: Вера была в девятом классе. А Мартин — восьмиклассник, да к тому же ещё и коротышка. Если когда-либо в истории существовали два человека, совершенно не подходящие друг другу, то это Вера и Мартин.

Лицо бедняжки побагровело, хотя это с трудом можно было разглядеть под слоями её «штукатурки», и она убежала в девчачий туалет, где и проторчала по меньшей мере до третьего урока.

А вот Мартин Брикер весь день чувствовал себя словно в раю.

Как и говорил Джейсон Перес, Дэвиду Бергеру с его серебряной трубой доставались все соло и его частенько звали играть в бэнде старшей школы. В этот уикэнд состоялся футбольный матч, и соло, которое исполнил Дэвид, ни он, ни его коллеги-музыканты не забудут до конца своих дней.

План, который придумала О_о, был довольно прост, зато опасен: существовал риск попасться, поскольку проделать всё надо было среди бела дня, сидя под трибуной. О_о оказалась куда круче, чем все полагали.

Музыканты разогрелись и приготовились играть. Джейсон сообщил нам, что Дэвид не вступит до тех пор, пока не настанет его соло, и это устраивало нас как нельзя лучше.

После разогрева Дэвид положил трубу рядом с собой на скамью. Он не заметил, как мгновением позже инструмент утащили под трибуну, а ещё через мгновение вернули в точности на то же место, с которого стянули.

Началась музыкальная заставка, Дэвид встал, чтобы исполнить соло, дунул в мундштук и... из раструба выбулькнул огромный ком зелёной слизи. Эту бутафорскую слизь можно купить в любом магазине игрушек, но какая разница — всё равно она ужасно противная, вот что важно. Дирижёр и половина футбольной команды оторопело уставились на Дэвида.

А тот, не врубившись, задул ещё сильнее в свою дудку, и зелёная слизь разлетелась фонтаном, забрызгав весь бэнд. Музыканты, похоже, решили, что настал конец света. Они завопили и кинулись кто куда, а Дэвид опять дунул, выстрелив очередной порцией зелёной мерзости; труба при этом издала неприличный звук. Через десять секунд трибуна опустела: музыканты сбежали в раздевалку — содрать с себя замаранную одежду. Остался лишь Дэвид, который с багровой физиономией продолжал заплёвывать трибуну слизью.

Наш следующий трюк был самым рискованным, во всяком случае, до сих пор. Исполнение легло на меня, потому что настала моя очередь. Шерил с Рэндалом присоединились в качестве наблюдателей.

Среда. Полночь. Мы стояли на улице рядом с открытым окном спальни Дрю Лэндерса.

— Может, придумать что-нибудь другое? — засомневалась Шерил.