Вобла встряхнулась и очень ловко, точно скелет обезьянки, поползла вверх. Теодор молча прицепил к арбалету длинный ремешок, забросил мне за спину и кивнул: поднимайся, мол. Подъём прошёл так, словно я превратился в воздушный шарик, которому остаётся лишь перебирать руками. Впрочем, сквозь эйфорию всё же прорывалось понимание: стоит «шарику» отпустить руки, и он ту же шлёпнется вниз.

Наверху оказалось холодно, однако сильный мороз проникал под одежду так, словно кто-то легко колол кожу крохотными иголками. Ну и ещё пар валил изо рта.

— Тут долго нельзя, — сообщила розовомордая Вобла и помогла Паше перебросить калечного через стенку колодца, — можно всё отморозить, нахрен. Хрен, кстати, тоже можно. По ощущениям — градусов сорок.

— Совсем не ощущается, — буркнул гигант и повертел головой. — Хоррошая дурь, забористая.

— Как ты петь станешь, когда тебя начнёт колбасить — женщина криво усмехнулась и выдернула наружу Лаврентьева. — Почему Тео и не любит баловаться этой фигнёй — отходняк жесточайший.

Итак, очередная настохорошевшая пещера с гигантскими колоннами в три моих обхвата. Нижняя часть столбов светилась красным (в реале — хрен его знает, каким), а чем выше, тем тусклее становилось свечение, пока не пропадало вовсе. Поэтому внизу было относительно светло, а верх напоминал небо в полночь. Даже огоньки далёких звёзд мерцали. Увидев, что я разглядываю, Вобла осклабилась.

— Там, эти самые, с крылышками. Так что веди себя, как мышь. Начнёшь шуметь — прилетят на раз-два.

Бабахнуло, да так, что у мены в ушах начало звенеть. Не успело протяжное эхо пропетлять между колонн, как послышался хруст, лишь на полтона тише, предыдущего грохота. А потом — контрольный: истошный вопль, от которого хотелось свернуться калачиком и закрыть уши ладонями.

— Спасибо, что предупредила, — заметил я, глядя на офигевшую спутницу. Из колодца донёсся возмущённый возглас Теодора. — Что это, блядь, было?

— Неприятности, что же ещё? — она уже пришла в себя, — А что тут ещё может происходить, мать их так! Ну вот, понеслось.

Словно запоздалое эхо грохота и вопля сверху послышались нестройные крики, пока ещё напоминающие крики психованных чаек. Точки, которые я принял за звёзды, больше не перемещались по хаотичным траекториям. Теперь они медленно увеличивались в размерах.

Из колодца выпрыгнул взбешённый Теодор и уставился на нас. Потом осмотрелся и нахмурился.

— Что это было? — Вобла пожала плечами, я пожал плечами, и Паша присоединился к нашему флеш-мобу. — Понятно. Значит — бегом!

И первым подал пример, рванув куда-то, между колонн. Как по мне, этот путь ничем не отличался от подобных ему и как Емельянович выбрал дорогу — хрен его знает. Ан нет, во время бега я успел заметить какие-то серые полоски под ногами. Может это и были знаки.

Мы с Воблой бежали замыкающими, плечом к плечу, но шаги за спиной всё же первой услышала спутница. Женщина, цвет лица которой теперь напоминал раскраску ягуара, обернулась и выдала изощрённое ругательство. К этом, как я выяснил мгновением позже, имелись все основания. В паре десятков метров за нами неслись костлявые ушлёпки, прежде атаковавшие убежище у водопада. Впрочем, топали не они, а кто-то, пока невидимый за колоннами. Но я догадывался, кто.

А потом стало ещё веселее. Птички, или кто там обитал наверху, успели опуститься на расстояние достаточное для того, чтобы их жёлтые (теперь — сиреневые) гляделки по размеру сравнились с автомобильными фарами.