Харчевня «Арбалет» находилась дальше по улице, и из ее открытой двери тянуло кухонными запахами. Карета остановилась перед ней, лакей соскочил с запяток и откинул подножку.

Его светлость медленно вышел из кареты, прижимая к носу платок. Лицо у него было непроницаемым, и только надменно вздернутый подбородок выдавал обуревавшие его чувства. Он, брезгливо ступая между кучками мусора и грязи. добрался до двери и вошел в помещение, служившее, видимо, и распивочной и кухней. У очага в одном конце стояла грязнуха с кастрюлей в руках, а за стойкой напротив двери торчал мужчина, который месяц назад продал герцогу Леона.

При виде Эйвона он разинул рот и, казалось, не узнал его. Услужливо изгибаясь и потирая ладони, он пошел ему навстречу и осведомился, что угодно его милости.

– Полагаю, ты меня знаешь, – мягко сказал герцог.

Боннар уставился на него, внезапно глаза у него выпучились, а багровая физиономия посерела.

– Леон! Ваша милость… я…

– Вот именно. Мне нужно поговорить с тобой наедине.

Боннар испуганно посмотрел на него и облизнул губы.

– Богом клянусь…

– Благодарю тебя. Наедине, я сказал. Женщина, следившая за ними с разинутым ртом, теперь шагнула к ним и уперла кулаки в бока. Засаленное платье было измято, низкий вырез открывал тощую грудь, на щеке чернела полоска сажи.

– Если змееныш что-то на нас наплел, – начала она визгливо, но Эйвон жестом заставил ее умолкнуть.

– Любезная, у меня нет желания беседовать с вами. Можете вернуться к своим кастрюлям. Наедине, Боннар!

Шарлотта опять было открыла рот, но муж толкнул ее к очагу, шепнув, чтобы она помалкивала.

– Да, ваша милость, как угодно вашей милости! Сюда, с позволения вашей милости!

Он толкнул перекосившуюся, изгрызенную крысами дверь в дальнем углу помещения и проводил герцога в комнату почище, хотя и скудно обставленную. Эйвон направился к столу у окошка, смахнул пыль полой плаща и сел на его край.

– Так вот, друг мой. Чтобы ты все понял как следует и не пытался водить меня за нос, разреши сообщить тебе, что я – герцог Эйвон. Да, я так и полагал, что ты удивишься. Думаю, что ты понимаешь, насколько было бы опасно затевать со мной игры. Я собираюсь задать тебе кое-какие вопросы о моем паже. Во-первых, я хотел бы узнать, где он родился.

– Я… мне кажется, на севере, монсеньор. В… в Шампани, но я не уверен. Наши… наши родители никогда не рассказывали о том времени, а я… не помню. Я…

– Неужели? Странно, что ты не знаешь, почему твои достойные родители вдруг перебрались в Анжу.

Боннар ответил ему беспомощным взглядом.

– Мой… мой отец сказал, что он раздобыл кое-какие деньги. А больше я ничего не знаю, монсеньор! Зачем бы мне врать? Клянусь вам!

Красивые губы сардонически изогнулись.

– Это мы оставим. Почему Леон настолько не похож на тебя ни лицом, ни фигурой?

Боннар потер лоб. Недоумение у него на лице казалось неподдельным.

– Не знаю, монсеньор. Я и сам часто удивлялся. Он всегда был слабосильным ребенком, его баловали и ласкали, а меня заставляли работать на ферме. Моя мать только о нем и думала. Леон, Леон, Леон! Один Леон, а меня как будто и не было! Леон должен научиться грамоте, а я – старший! – должен чистить хлев! Он всегда был хилым наглецом, ваша светлость! Змееныш, гадю…

Герцог постучал по крышке табакерки очень белым пальцем.