Электродвигатели, вращающие колеса, работали практически бесшумно, широкие шины при езде по траве тоже сильно не шумели, солнце с неба светило жарко, «старослужащие» отсыпались после ночной самоволки в город. Там было не слишком много развлечений, если не считать за таковые оставленные инсургентами мины-ловушки, но в брошенном жителями городе можно было найти много интересных «сувениров» и просто вещей радующих душу. Так что все усилия пропаганды, уверявшей, что «водка может быть отравлена», а золотые украшения обрызганы аэрозолем из радиоактивных изотопов, пропадали втуне. «Экскурсии» (в их первичном значении), в простирающиеся всего за триста метров от блокпоста развалины — пользовались неизменной популярностью.

Побочным следствием такого увлечения было то, что солдаты «первого класса» испытывали некоторую сонливость, а молодые, вынужденные утром дежурить «за себя и за дедушку», тоже бдительностью не блистали. Чего опасаться? — духи из города ушли, трясутся теперь по щелям в горах, а подобраться к посту со стороны гор через почти километровую полосу отчуждения на глазах бдительной системы обнаружения — не смешите наши тапки. Вон, сколько местной живности в первый день настреляли, но теперь и дикое зверье поумнело. О том, что система запросто «пропустит» цель размером с дом, если не распознает в ней хотя бы танк — не знал даже ее оператор.

В итоге — сарай подкрался незаметно. И обнаружили его, когда до блокпоста ему оставалось ехать метров двести пятьдесят. Причем самым неприятным для проштрафившихся солдатиков образом — капитан, с весьма ему подходящей фамилией Ипатьев, вышел на поздний утренний променад в «форме?1» (трусы, тапочки, полотенце), и полоская зубы освежителем — «ибо негоже» — похмелье там, или не похмелье, а офицер должен являть подчиненным пример бодрости и здоровья — да так и застыл, увидев новую деталь пейзажа.

В ступоре он, впрочем, пробыл недолго — подавился освежителем, попытался ухватиться за отсутствующую на резинке трусов кобуру и хриплым страшным голосом сообщил вынырнувшему при появлении начальства из прослушивания очередной музыкальной композиции радисту: «Все в укрытие, и передай, что если какая сука без команды выстрелит я из нее…» — и первым выполнил собственную команду, скрывшись в блиндаже. Оставление меры наказания, за нарушение распоряжения «огня не открывать», на воображение солдат имело под собой самое веское основание — в кузов такой дуры вполне поместилось бы несколько тонн взрывчатки, в случае детонации которой блок бы просто сдуло. С самыми серьезными последствиями если не для здоровья, то для карьеры.

К счастью «сарай» на нарушение приказа никак не провоцировал, то есть стаял как вкопанный на месте и только слегка помахивал на легком ветерке укрепленной спереди белой тряпкой — сдаваться приехал, что ли?

Обстановка, несмотря на кажущееся спокойствие, накалялась все больше, пугая именно своей неизменностью. Занявшие по тревоге укрытия солдаты потели и нервничали, напряжение просто висело в воздухе. К счастью капитан, уже одетый по форме и при оружии, появился раньше, чем у самого слабого сдали нервы и началась стрельба. А так, после некоторых малопечатных распоряжений в сторону непонятного объекта, выдвинулось звено из трех молодых.

Пугаясь собственного дыхания и норовя залечь при каждом подозрительном звуке, они минут за десять доползли наконец до транспортного средства и попытались изобразить вольную фантазию на тему «занятие круговой обороны». Хорошо хоть окапываться не начали. Капитан все это время шипел сквозь зубы — двое из троих вовсе не включили связь и нашлемные камеры, а третий умудрился каким-то образом вывернуть объектив вверх и транслировал теперь исключительно «вид на облака».