Я разорвала полотенце и, смочив его в воде, хотела хотя бы протереть ссадины.

– Ну и вы стояли, пока трое били вас в лицо? – спросила я.

– Все лучше, чем ножи, – возразил Тоби. – Да и вас не было рядом, чтобы защитить меня своей шляпной булавкой, юная Маклиод. – Он мог только пошевелить уголком рта, потому что с другого уголка я смывала засохшую кровь. – Короче говоря, – продолжал он, – меня два раза ударили в лицо, потому что третий парень решил поступить по-моему, но это ему не помогло, ведь он не учился у Пэдди О'Молли. Я его уложил, ну и толпа решила, что гринго неплохо повеселил народ. Они очень ко мне расположились.

– Вам повезло, – сказал Эндрю. – Этих людей не так уж легко завоевать. Мало кто из них любит гринго. Я сам наполовину гринго, так что хорошо знаю.

Через несколько минут мы опять тронулись в путь. Теперь, когда Эндрю был свободен и мы ехали домой, я ощутила странную легкость. Это было очень приятно. До Оахаки у меня не было никаких забот. Мне не надо было думать о том, как семья Эндрю примет меня и какие проблемы мне придется еще решать.

Мы не очень спешили и почти совсем не разговаривали, потому что, наверно, всех охватила истома, но нам всем было легко и приятно друг с другом, и мы хорошо друг друга понимали. Ничего удивительного, что Эндрю был подавлен. Он едва освободился от страха смерти, а теперь должен был лицом к лицу встретить всех своих родичей.

Неприятная на вид мазь, которую Панчо дал Тоби, оказалась волшебным средством, и, хотя мне все еще было трудно слезать с мула, ноги у меня почти совсем не болели. Три ночи мы провели в пути, а на четвертый день утром, когда мы были всего в нескольких часах езды до Оахаки, Ансельмо помчался вперед предупредить всех о нашем счастливом возвращении.

К полудню мы перевалили через последний хребет, и я увидела впереди маленький город, приютившийся в долине. Мы долго молчали, погрузившись каждый в свои мысли. Потом Эндрю как-то странно спросил меня:

– Как чувствовала себя Клара, когда вы уезжали?

– Она была очень расстроена и испугана. Теперь она обрадуется.

Он кивнул, коснулся каблуками боков лошади, и мы начали спуск. Когда мы проехали примерно половину оставшегося пути, то увидали два экипажа и две фигуры верхом, мчавшиеся нам навстречу. Вскоре они остановились. Двое мужчин вышли из кареты и надели шляпы. Всадники тоже спешились. Все четверо смотрели на горы.

– Встреча так встреча, – произнес Тоби. – На лошадях Ансельмо и мистер Уиллард. В темных костюмах и серых шляпах Энрике дель Рио и сеньор Амадо, как я понимаю.

Эндрю прикрыл ладонью глаза, чтобы солнце не мешало ему видеть.

– Вы не заметили Клару?

– Она, наверно, в экипаже вместе с вашей матерью и миссис Уиллард, – ответила я. – Они не могут ждать нас на солнце, слишком жарко.

– Вопрос заключается в том, приготовились они зарезать тельца для блудного сына или приготовились уморить до полусмерти самого блудного сына?

Эндрю коснулся моей руки и криво усмехнулся:

– Скоро узнаем.

Несмотря на все трудности, я была счастлива три последних дня, но чем ближе был конец нашего путешествия, тем неохотнее я представляла себе, как буду чувствовать себя в жестких оковах предрассудков, которые мне несомненно уготовили холодно-вежливые родственники Эндрю. До них оставалось не больше трехсот ярдов, когда наша тропинка слилась с дорогой. Эндрю ехал по правую руку от меня.

Ожидавшие нас люди зашевелились. Открылись дверцы карет, и мужчины помогли выйти Марии Габриэле Дойл и ее мексиканской родственнице из одного экипажа, и миссис Уиллард, миссис Хескет и Кларе – из другого.