В этой на первый взгляд суете был раз и навсегда установленный порядок. Женщина, продававшая рыбу и мидий, всегда привозила свой товар раньше торговки сыром, и никогда раньше ее не появлялись ремесленники, готовые чинить все на свете. Когда их время заканчивалось, являлись уличные музыканты и нищие.

В это субботнее утро я могла купить только немного хлеба и молока и уже через пять минут была обратно в своей комнате, где готовила себе обычный завтрак, намазывая хлеб маслом и медом, собираясь запивать его кофе с молоком. Мед я покупала очень дешево, потому что у брата папаши Шабрье была пасека, и мне уже было привычно подслащивать им кофе.

Когда я поела и убрала со стола, то решила попробовать разбудить англичанина. Приглядевшись к нему поближе, я заметила, что он бледный и в испарине, а пульс у него, хотя и ровный, но гораздо слабее моего. Я подняла ему веко и, обнаружив, что зрачок совсем маленький, вспомнила, что это что-то значит, но никак не могла вспомнить, что именно. Пришлось побить его по здоровой щеке, потом потрясти за плечо, но это ни к чему не привело. Мадам Бриан усыпила его на совесть, и мне оставалось только ждать, когда он сам проснется. Тем временем мне уже было пора кое-что сделать.

На случай, если бы он вдруг вздумал проснуться без меня, я достала из ящика расшатанного стола листок бумаги и чернила и написала по-английски:

Сэр,

Пожалуйста, не волнуйтесь. Ночью возле этого дома на вас напали апаши и ограбили. Я вас нашла и принесла в свою комнату. Больше мне некуда было вас нести. Вернусь около девяти часов.

Искренне ваша,

Ханна Маклиод.

Я придвинула к кровати стул, повесила на него полотенце и пришпилила к нему записку, чтобы джентльмен, проснувшись, сразу ее увидел. Взяв корзину с грязным бельем, я пошла в прачечную, которая располагалась на моей же улице всего в двух минутах ходьбы.

Я увидела там все знакомые лица. Женщины поздоровались со мной с едва заметной настороженностью, что, впрочем, было для них вполне естественно по отношению к чужестранке, да еще явившейся из другого мира. Поначалу они вообще были подозрительны, чуть ли не враждебны, но, поняв, что я не лезу к ним, понемногу оттаяли.

Без десяти девять я уже была в своей комнате и развешивала белье на плоской крыше за окном, пока светило солнце и дул легкий ветерок. Англичанин еще спал. Тогда я взяла ведро и большой кувшин и отправилась за водой. Спускаясь по лестнице, я заметила следившего за мной Гюстава Бриана, а когда возвращалась, встретила его жену, которая спросила меня о незваном госте.

– Он еще спит, мадам, – сказала я – У него нет ни бумажника, ни чего бы то ни было еще. Я не знаю, кто он и что мне делать. Как вы думаете, идти мне в полицию сейчас или подождать, когда он проснется?

– Ну, нет, мамзель, только не полиция, – сурово заявила она, и по ее обращению ко мне я поняла, что звать полицию нельзя ни в коем случае. – Когда он проснется, дайте ему его пальто и отправьте восвояси. Вы и так для него много сделали.

– Да... Не знаю. Он такой бледный, мадам. Не очень-то хорошо выгонять больного человека на улицу. А как вы думаете, доктор Клуар не согласится посмотреть его, если я ему заплачу через неделю? Я хочу сказать, если англичанин не заплатит сам, а он, наверное, заплатит, как только повидается с родственниками или друзьями.

Мадам Бриан хмыкнула:

– Доктор Клуар? Этот старый дурак убил больше людей, чем доктор Гильотин. Но он совсем не так глуп, как вы, юная леди, и деньги захочет получить прежде, чем поставит ногу на нижнюю ступеньку лестницы.

Она пренебрежительно взмахнула длинным фартуком и удалилась к себе.

А я отправилась наверх, причем мне пришлось дважды отдыхать из-за тяжелого ведра.