Опасность стала очевидной, когда одни из немногих занимающих выборное место «официальных» сторонников прогрессизма - губернатор Мичигана Осборн объявил, что после выдвижения Вильсона необходимость в прогрессивной партии отпадает, ибо «христианин, ученый и бесстрашный гражданин, Вильсон поведет народ против финансовых владык». Мириться с распространением таких взглядов было нельзя, и Рузвельт ответил публично: избрание Вильсона будет означать возврат к власти демократических боссов. Вильсон «как адвокат показал искусство, разум и хорошее умение в подаче изношенных доктрин, которые на четыре пятых виноваты в политических бедах Соединенных Штатов». Теперь уже не столько Тафт, сколько Вильсон замаячил на горизонте как главный политический противник Рузвельта.

Рузвельт как и прежде сознательно упрощал социальные отношения, делил людей в обществе на «хороших» и «плохих», а не на эксплуататоров и эксплуатируемых. Как справедливо писал один из его приверженцев Д. Ричберг, «этот рузвельтовский прогрессизм не ставил под вопрос существующий порядок. Он предлагал перемены в законодательстве с целью заставить людей быть «хорошими», а не «плохими». Чиновников общественных служб, если их поведение предосудительно, следует снять... Предпринимателям дать наставление обращаться со своими служащими хорошо. Большой бизнес будет поощрен, если окажется «хорошим» и наказан, если окажется «плохим». Испорченные сильные личности будут находиться под контролем, а хорошие слабые люди будут защищены». Такая профанация социального анализа являлась весьма эффективной.

Приемы были столь же просты. А. Пинчот после бурного прощания с Рузвельтом через минуту спохватился, что забыл зонт и вернулся. Рузвельт уже абсолютно не помнил о прощании и принял его за посетителя, которого нужно «обработать». «Он приветствовал меня как новичка, сжал мою руку, ударил по плечу кулаком и спросил с самым искренним выражением, что он может сделать для меня. «Да ничего, - ответил я немного смутившись, - я вернулся за зонтиком». «Превосходно! - закричал полковник. - Великолепно! Превосходно! Заходите ко мне в любое время». С каждым словом он демонстрировал свои крепкие зубы и продолжал похлопывать меня, пока я не удалился».

Спустя месяц после выдвижения Вильсона, 5 августа в том же чикагском зале «Аудиториум», где проходил конвент республиканской партии, состоялся конвент новорожденной прогрессивной партии. Его открыл сенатор от Индианы Беверидж. Как обычно бывает с новым делом, когда не рутина, а единый порыв определяет настрой участников события, все связывали надежды на будущее с полковником Рузвельтом. Вот пример прорузвельтовской экзальтации: «Прежде чем ты пришел, все в политике было строго установлено и подчинялось правилам. Те, кто был призван управлять нами, делали это с мрачностью взрослых, часто поучающих детей. Никто не говорил с нами как ты. Они называли нас «избирателями», «голосующими» или столь же абстрактными именами. Они никогда не брали нас за руку и не смеялись и не играли как ты... И затем пришел ты! Идя по дороге, ты танцевал и ты нес жизнь и любовь и мужество и шутки, которые мы все помнили. Мы полюбили тебя с первого взгляда и ты любил нас!»

Более десяти тысяч делегатов приехали за свой счет и действовали пока без давления сверху. Кто были эти люди? В основном - средний слой населения, люди со скромным достатком, но не пролетарии. Это были представители интеллигенции, городского чиновничества, обитатели небогатых пригородов. Но даже часть крупной буржуазии - та, что не имела перспектив на съезде республиканцев, здесь рассчитывала воспользоваться появлявшимися в случае победы Рузвельта шансами (должности, поручения и т.п.).

Сенатор Беверидж умело вел заседания. На второй день работы конвента должен был выступить Рузвельт.