Егор посмотрел на Алешино лицо, на его блестящие сердитые глаза и вдруг понял: а ведь в самом деле Алеша больше не будет терпеть. Если он, Егор, еще раз напомнит ему о своей помощи, тогда их дружбе конец.

И он сказал умиротворенно:

— Ладно, не ершись. Больше не буду.

— Никогда, ни мне и никому другому, — сказал Алеша.

— Никогда никому, — послушно повторил Егор и, будучи, в сущности, человеком справедливым, добавил: — Ты на днях еще одну четверку схватил по литературе, только это уже не из-за меня…

Больше они об этом случае никогда не говорили. И дружба их оставалась безоблачной. Но Егор раз и навсегда осознал с той поры: если сделаешь что-либо хорошее другому человеку, никогда не напоминай о своей услуге. Забудь о ней, как будто не было ее вовсе.

И еще он понял, что не хочет терять Алешиной дружбы. Ни за что!

Позднее, уже в пятом классе, он убедился в том, что Алеша, хотя, случается, иной раз подсмеивается над ним, Егором, или раскритикует очередное его сочинение, все-таки по-настоящему хороший товарищ. И готов для друга сделать многое, но сам никогда не вспомнит об этом.

Как-то их класс выступал на вечере школьной самодеятельности. Играли спектакль — инсценировку рассказа Григоровича «Гуттаперчевый мальчик».

Главную роль — гуттаперчевого мальчика, циркового артиста — режиссер Надежда Евгеньевна поручила Алеше.

— У тебя хорошая память, — сказала она, — четкая дикция, ты ничего не перепутаешь, и ты, как все говорят, хороший спортсмен. Полагаю, что с ролью справишься.

— Справлюсь, — обрадованно заверил ее Алеша.

И тут он встретил взгляд Егора. Грустный, обиженный взгляд.

А когда они шли из школы домой, Егор долго молчал, потом вдруг спросил:

— Ну как, доволен?

— Еще бы!

— А сумеешь сыграть, как надо?

Алеша искоса взглянул на Егора:

— Почему это я не сумею? Память у меня хорошая, роль запросто выучу за один день, ну за два. А гнусь я, сам знаешь, как надо!

— Знаю, — недовольно вздохнул Егор.

Алеша посмотрел на его грустное лицо и вдруг все понял. Сразу, в один миг.

— Ты сам хотел играть гуттаперчевого мальчика? — воскликнул он.

Егор молчал, опустив голову.

— Так у тебя же тоже хорошая роль, — продолжал Алеша. — Ты играешь клоуна. Очень даже интересно!

— «Интересно»… — разозлился Егор. — Что же тут интересного?! Один раз покажусь на сцене, тогда, когда ты еще не выходишь, скорчу рожу, скажу четыре слова: «Сейчас выступит гуттаперчевый мальчик!» И всё, и больше ни разу, ни одного разочка!

Алеша задумался. Да, конечно, роль клоуна Бома, которую придумала Надежда Евгеньевна, нарочно для Егора придумала, само собой, не самая интересная. Гуттаперчевый мальчик, слов нет, куда лучше, никакого сравнения, но не могут же все артисты играть только одни хорошие роли!

Он вспомнил, как Надежда Евгеньевна недавно, разъясняя, о чем идет речь в «Гуттаперчевом мальчике», сказала:

«Станиславский говорил: «Нет плохих ролей, есть плохие актеры…»

— А помнишь, — сказал он Егору, — как Надежда Евгеньевна нам недавно говорила о том, что сказал Станиславский?

— «Помнишь»! — в сердцах передразнил его Егор. — Ну да, это для утешения; дескать, если даже ты скажешь: «Чай подан», то все равно, раз ты настоящий артист, то сумеешь так сыграть, что все просто заплачут от таких слов!

Алеша ничего не ответил, и всю остальную часть пути они шли молча.