Шли дни, и меня охватывало все большее нетерпение, все большее раздражение. Без всякой радости я возвращался домой, однако когда я беспричинно задерживался, то испытывал чувство вины. Даже когда он находился в той комнате, что прежде принадлежала Бобби и дверь была закрыта, я все равно ощущал его присутствие. Для меня это было вроде едкого запаха, исходящего невесть откуда, запаха, который поселяет в вас тревогу, поскольку с ним связана возможность возникновения пожара.

Мне вновь пришлось потолковать с Бобби. У нас с ним был долгий разговор перед тем, как я привез Макейрэна из Харперсберга — в то время как раз соседские дети стали дразнить Бобби. Мег мне сказала, что ведет он себя весьма странно. И вот в ближайшее субботнее утро, а оно выдалось погожим, мы отправились на игровую площадку и уселись на лавочку. Он был очень скован. Я надеялся, что дети получатся похожими на мать, но у обоих цвет лица был, как у меня, желтоватый, волосы постоянно лоснились, черты лица скрывали какую-то печаль, хотя у Джуди из-за ее жизнерадостности это не бросалось в глаза.

— Должно быть, от ребят тебе достается, — начал я.

— Терпеть можно.

— Помнишь, я тебя учил, что нужно про себя повторять, чтобы полегче это переносить?

— Ясное дело.

— Помогает?

— Да вроде, — произнес он с деланным безразличием.

— Бобби, для матери это очень тяжелый момент. Она нас любит, но любит она и своего брата. А знает она его гораздо дольше, чем нас. И нам следует облегчить ей жизнь, делая… делая вид, как если бы все шло прекрасно, хотя это и не так.

— Не представляю, как она может любить его так же, как нас.

— Любовь, Бобби, не подчиняется логике.

Он надолго замолк, затем повернулся ко мне — его побелевшее лицо было искажено гримасой, глаза превратились в узкие щелочки.

Он выкрикнул:

— Ненавижу этого убийцу, эту грязную сволочь!

— Ты что? Ну-ка полегче!

— Ненавижу его! Если бы его застрелили вот сейчас, я бы животики надорвал от смеха.

— Отшлепать бы тебя надо, старина.

— Давай. Мне без разницы. Ничего от этого не изменится.

— Что, в конце концов, он такое тебе сделал?

Я видел, как переменилось выражение его лица, черты на нем разгладились и обрели некую таинственность.

— Мне он ничего не сделал.

Я провел слишком много допросов, чтобы не заметить, что легкое ударение было сделано на слове «мне».

— Значит, Лулу?

— Нет.

— Джуди?

— Нет.

— Твоей матери?

— Я обещал не говорить.

Вытянуть все это из него не заняло много времени, потому что он сам не слишком хотел держать данное им слово. Для него это было чересчур трудно. Ей не следовало просить этого у него. В тот день он возвратился из школы. Мег и Дуайт о чем-то спорили в кухне, причем так громко, что не слышали, как он вошел. Он видел, как Дуайт ударом кулака в живот свалил Мег на пол, затем направился в свою комнату и с грохотом захлопнул дверь. Бобби расплакался. Она медленно, морщась от боли, поднялась, ее стошнило в раковину, после этого она увела Бобби в нашу спальню. Она легла на постель, обняла его обеими руками, и они так лежали, пока оба не выплакались, потом она взяла с него обещания, что он не станет об этом рассказывать. Рассказывая это, он глотал слезы, стараясь делать это тайком. Я бы обнял его, но ему было уже восемь лет, и на игровой площадке мелькали его приятели.