Сельчане пели, как и всю жизнь их родители раньше, первую строчку или все вместе, либо слушая одного запевалу, потом на второй строке с придыханием, громко подхватывали, где в тон, но в основном на два голоса, резко, горласто, но дружно, с воодушевлением. И не важно, что без аккомпанемента, и солиста за столом обычно хватает.

Ой, мороз, моро-оз,

Не моро-озь меня,

Маево-о коня-а-а-а,

Че-ерногри-ива-ва-а-а…

Мишель, до этого наевшись «от пуза» – на козье молоко он округлил глаза, и восхищенно оценил: «Супер, дядь Женя! Класс! Отпад! Цимус! А я не знал. А ещё есть такое молоко, баб Дарья?» – спросил. «Да сколько угодно, дорогой, – охотно ответила та. – Пей, пожалуйста, на здоровье, внучек, поправляйся. Ишь, какой худой. Мы ж тебя в раз тут откормим!». Мншка показал мне своё восхищение округлившимися от удивления глазами и большим пальцем – во, вкусно! – сейчас скрылся с остальной детворой в соседней комнате, маленькой спальной. Включив там ноутбук, электричество в село давали по два часа в день, три раза в неделю (как раз в это время!), показывал мультики с диска. Из комнаты доносился дружный непрерывный смех, выкрики, хлопки в ладоши, и восторженные взвизгивания особо смешливых и впечатлительных. Детей там собралось человек двадцать, от трёх лет, до одиннадцати-двенадцати. Мишка, своей учёностью, принадлежностью к самой Москве, к столице, да ещё этим ноутбуком, сразу завоевал уважение и доверие местной сплочённой детворы. Через некоторое время, почти незаметно, так же дружно, ватагой, вывалив из комнаты, они исчезли и со двора. Повели его знакомить со своими главными, важными, и интересными местными примечательностями.

– Ты, Палыч, сюда как, надолго к нам или нет?

– Поживу пока. Видно будет.

– Ага, понятно. А всё ж таки, скажи нам, ответь землякам, каким там местом в Москве этой вашей, учёной, думают, когда мы здесь, всем селом, спокойно напрочь загибаемся, а? Мы ж при Советах большим селом были, богатым селом… Ты должён помнить, большой уж был… Вечными передовиками были. Область кормили…

– Да что там область, – перебила местная «Голова». – Край вытягивали, план перевыполняли. А сейчас что? Куда всё делось? Куда ушло, а?

– Да, куда ушло, ну, скажи нам, куда делось? – повторив, сверкая глазами, глыбасто надвигался на меня через стол Матвей Васильевич Звягинцев. Тоже мой родственник, по дальней маминой линии, бывший завгар, ныне, говорит, охотник: «только для собственного прокорма охотник», как он представился.

– Куда-куда, будто сам не знаешь, – привычно перебивая, тема эта была видимо всегда здесь открытой, больной, на ней точки не ставили, легко ответила за меня бывшая библиотекарь, ныне местная исполнительная Голова, председательша, «командир и комиссар в юбке». – Пропили, проели и американцам продали. – С убеждённостью произнесла она. – Просрали, в общем, страну, прости Господи! – Глянув в мою сторону, извинительно добавила. – Я извиняюсь. – И вновь с прежним напором Звягинцеву и всем остальным. – А мы здесь, в глухомани, никому не нужные. Потому что старые, да больные. Вот и дожидаются они, пока мы лапти здесь все откинем. Землю нашу потом себе заберут, а детей с внуками нашими – на улицу, выкинут. Ясная картина. Куда уж ясней.

– Правильно Валентина говорит. Вон, уже и азиаты с кавказцами разными нас из дому вытесняют. Всё, падлы, скупили.

– Да что всё-то, что?

– Всё!

– А кто им, скажи, подписал разрешение на аренду для торговли на нашей земле? Не ты ли, а? Ты! Местная власть! Значит, ты против народу, значит, власть – предатели!

– Это я предательница? Я?! – В сердцах вскочив, шумно возмутилась председательша, но остановилась, упала на стул, взяла себя в руки, даже вроде согласилась.