Юноша даже не вздрогнул, хотя сильно побледнел. Глядя прямо в глаза своему разъяренному противнику, он в третий раз отчетливо произнес: «Трус!» В наступившей тишине это прозвучало как пощечина.

Было совершенно очевидно, что Жоаннес стремится вывести Марко из себя, спровоцировать в нем безудержный гнев, что заставило бы того потерять самообладание и толкнуло на убийство. Тогда друзьям вместо изощренных пыток и нечеловеческих страданий грозила бы страшная, но зато быстрая смерть.

Лезвие сабли должно было вот-вот опуститься на голову молодого человека. Присутствующие замерли.

Вдруг Марко отступил на шаг, и рука с занесенной саблей начала медленно опускаться, как в торжественном воинском салюте. Словно опомнившись, бей усилием воли взял себя в руки.

— Ты храбр! — сказал он уже более спокойно, и в голосе его зазвучали уважительные нотки.

— Я — человек! Пощады у тебя просить не стану, но, если мне суждено умереть, я хочу погибнуть, как подобает солдату!

— Да, ты — храбрец и напомнил о моем долге.

— Не следует забывать, кто ты такой. Твои славные предки тоже пролили немало крови, но они были герои и никогда не роняли своего достоинства!

— Ты прав!

— Если в тебе действительно течет их кровь, если эти львы не породили гиену, убей меня, но не оскорбляй! Поскольку это постыдно не только для того, кого унижают, но еще больше для самого́ обидчика!

— Клянусь Аллахом, ты мне нравишься! И хотя подарить тебе жизнь я не могу, но сделаю все, что ты попросишь, для тебя и твоих товарищей.

— Ты обещаешь?

— Клянусь!

— Поскольку мы оказались в твоей власти и должны непременно погибнуть, я прошу лишь об одном. Мы хотели бы умереть достойно, как солдаты, а не сдохнуть, как истекающая кровью скотина, с которой перепившиеся мужики заживо содрали шкуру.

— Я обещаю это.

— Расстреляй нас, если тебе так хочется, но избавь от связанных рук, повязок на глазах, кляпов во рту и позволь мне самому командовать расстрелом.

— Согласен…

Не следует удивляться сверх меры такому неожиданному проявлению человечности со стороны Марко. Тем более что он вовсе не отказался казнить пленников, а только решил избавить их от пыток! Возможно, кто-нибудь другой отпустил бы их на свободу. Но в албанцах за многие века сформировалось чувство полного презрения к человеческой жизни. Они остались импульсивными дикарями, чья необузданность характера и жестокость несколько умеряется врожденными добродетелями, свойственными еще первобытным людям.

Албанец отважен, неприхотлив, гостеприимен, раб данного им слова.

Об их смелости рассказывают легенды. Недаром говорят: «Храбр, как албанец». Покорение Албании одним из жесточайших завоевателей Али-пашой из Янины может служить великолепной иллюстрацией к сказанному. Когда этот кровожадный правитель отправил своих головорезов в горы, там не нашлось ни одной женщины, ни одного ребенка, ни одного старика, кто склонил бы голову под ударом сабли или попросил о пощаде. Там жестоко и методично истребили массу народа, но покорить его так и не смогли!

Фанатичную самоотверженность проявляли в этой борьбе женщины. Они взрывали порох, поджигали хлеба́, предавали огню собственные жилища. Когда не оставалось никакой надежды на спасение, они брались за руки и, образовав траурный хоровод, запевали прощальную песню, а потом бросались вниз со скал или в бурные горные потоки.

Албанцы чрезвычайно неприхотливы. Во всяком случае, те, что живут в полной изоляции высоко в горах. Их жилища напоминают орлиные гнезда. Питаются они рисом, кукурузной мукой, разведенной в молоке, сыром и хлебом. Изредка — немного вареного мяса с горохом. Лишь по праздникам или в особо торжественных случаях на их столе можно увидеть турецкий плов или особым образом приготовленное мясо.